Изабель, улыбаясь, пошлепала по грязи навстречу немцу.

– Документы.

Она протянула паспорт на имя Жюльет.

Караульный небрежно пролистал, сунул ей паспорт обратно. По всему видно, как тоскливо ему дежурить здесь, на тихом участке, да еще в проливной дождь.

– Проходи, – угрюмо бросил он.

Изабель сунула паспорт в карман, взгромоздилась на велосипед и поспешила прочь с максимальной скоростью, возможной на таком бездорожье.

Через полтора часа она добралась до предместья городишка Брантом. Здесь, в Свободной Зоне, немецких войск не было, хотя в последнее время французская полиция была опаснее нацистов, так что Изабель держалась настороже.

Веками Брантом считался священным местом, исцеляющим тело и просветляющим души. На земле, опустошенной и обезлюдевшей после Черной смерти и Столетней войны, монахи-бенедиктинцы построили аббатство, защищенное с одной стороны устремленными ввысь серыми утесами, а с другой – широкой рекой Дрон.

На окраине города находилось одно из конспиративных убежищ – тайная комната в заброшенной мельнице, стоящей на клочке земли между рекой и пещерами. Старинные, поросшие мхом деревянные лопасти мерно вращались, каменные стены исписаны антигерманскими лозунгами.

Изабель внимательно посмотрела налево, направо. Вроде бы никого. Она прислонила велосипед к дереву, перешла через улицу, наклонилась к двери, ведущей в подвал, тихонько приоткрыла. Остальные двери были заколочены, это единственный вход в мельницу.

Спустившись в темный пыльный погреб, зажгла керосиновую лампу, предусмотрительно оставленную на полке. Дальше она пробиралась по секретному ходу, которым пользовались монахи, скрываясь от так называемых варваров. Узкая крутая лесенка вела в кухню. Изабель открыла дверь и, миновав затянутое паутиной помещение, продолжала карабкаться выше, в крошечную каморку десять на десять, пристроенную к старой кладовой.

– Она здесь! Больше жизни, Перкинс.

В комнатенке, освещенной единственной свечой, двое мужчин в нетерпении вскочили на ноги. Оба одеты как французские крестьяне.

– Капитан Эд Перкинс, мисс, – представился тот, что повыше. – А эта деревенщина – Иэн Траффорд или как-то так. Он валлиец. А я – янки. Мы оба чертовски рады вас видеть. Чуть не рехнулись в этой дыре.

– Только чуть? – пошутила она. С плаща натекла уже целая лужа под ногами. Больше всего на свете ей хотелось сейчас забраться в спальный мешок и поспать, но сначала дело. – Перкинс, вы сказали.

– Да, мисс.

– Откуда?

– Бенд, штат Орегон, мисс. Мой папаша водопроводчик, а матушка печет лучшие яблочные пироги в четырех округах.

– И какая погода в Бенде в это время года?

– Сейчас, в середине марта? Холодно, думаю. Снег уже не идет, пожалуй, но и солнышка особо нет.

Изабель повертела головой, разминая затекшую шею. Вся эта езда на велосипеде по разбитым дорогам, ночевки на полу не проходят даром.

Она допрашивала летчиков, пока не убедилась, что они и в самом деле те, за кого себя выдают, – два офицера, которые несколько недель дожидаются возможности выбраться из Франции. Удостоверившись, развязала рюкзак и достала припасы. Втроем они уселись на вытертый, погрызенный мышами ковер, свечку поставили по центру. На ужин – багет, клин камамбера и бутылка вина, которую они пустили по кругу.

Янки – Перкинс – болтал без умолку, а валлиец молча жевал, даже «спасибо» не выдавил из себя, принимая бутылку.

– А у вас, наверное, где-то есть муж, который волнуется за вас, – поинтересовался Перкинс. Изабель улыбнулась. Ей теперь часто задавали этот вопрос, особенно парни ее возраста.

– А у вас, должно быть, жена, которая ждет от вас весточки, – в тон ответила она. Она всегда так отвечала.

– Не-а. За таким олухом, как я, девчонки не бегают. А теперь и вообще…

– Что вообще? – нахмурилась Изабель.

– Понимаю, звучит не геройски, но вот я могу выйти из этого заколоченного дома в городе, название которого, мать его, и не выговоришь, и меня запросто пристрелит парень, против которого я лично ничего не имею. Могу сдохнуть, попытавшись проехать через ваши горки…

– Горы.

– По пути в Испанию меня могут расстрелять испанцы или наци. Черт, да я просто могу замерзнуть до смерти в ваших проклятых горках.

– В горах, – настойчиво поправила она, пристально глядя на американца. – Ничего не случится.

Иэн тяжело вздохнул:

– Вот видишь, Перкинс. Эта малышка обязательно спасет нас. – Валлиец печально улыбнулся. – Я так рад, что вы здесь, мисс. Этот малый чуть не свел меня с ума своей трепотней.

– Пускай себе болтает, Иэн. Завтра к этому времени вам потребуются все силы, только чтобы продолжать дышать.

– Это на горках-то? – искренне изумился Перкинс.

– Да, – улыбнулась Изабель. – На горках.

Американцы. Они никогда никого не слушают.

В конце мая весна вернула жизнь, цвет и тепло в долину Луары. Вианна находила утешение в саду. Сегодня, когда она пропалывала грядки и сажала овощи, мимо Ле Жарден проехала колонна грузовиков с солдатами и несколько «мерседесов». За пять месяцев, что в войну вступили американцы, нацисты перестали изображать приличия. Теперь они бесконечно маршировали, разъезжали туда-сюда, устраивали смотры и забивали склады боеприпасами. Гестапо и СС выискивали повсюду саботажников и подпольщиков из Сопротивления. Быть обвиненным в терроризме ничего не стоит – достаточно сплетен. Рев аэропланов над головой теперь не стихает, как и бомбежки.

Сколько раз этой весной к ней подкрадывались в очереди, или когда она шла по городу, или дожидалась почты, и спрашивали, что там передает Би-би-си?

У меня нет радио. Оно запрещено, всегда отвечала она, и это правда. Но всякий раз, когда ей вновь задавали этот вопрос, Вианна вздрагивала от страха. Появилось новое слово: коллабы. Коллаборационисты. Французы, которые выполняют грязную работу для наци, шпионят за друзьями и соседями, а потом доносят на них врагу, докладывают о любых нарушениях, подлинных и мнимых. По их доносам людей арестовывают за малейшие пустяки, и многие из тех, кого отводят в комендатуру, больше никогда не возвращаются.

– Мадам Мориак! – Во двор влетела Сара. Хрупкая, худенькая как тростинка, сквозь бледную кожу проступают вены. – Маме нужна помощь.

Вианна присела на пятки, откинула назад соломенную шляпку:

– Что случилось? Вести от Марка?

– Не знаю, что случилось, мадам. Мама не разговаривает. А когда я сказала, что Ари проголодался и ему нужно сменить штанишки, она только пожала плечами и сказала: «Да какая разница?» Она сидит на заднем дворе и рассматривает шитье, и все.

Вианна живо поднялась, сняла рабочие перчатки, сунула их в карман холщовых штанов.