Август вполголоса ругался. Саид стоял на коленях, обхватив голову руками. Подбежав, Кирстен прижала его к груди.

– Мне так жаль, – прошептала Кирстен в его слипшиеся от крови волосы, – так жаль, что тебе причинили боль.

– Собаки нигде нет, – произнес Август сквозь зубы. На его лице блестел пот. – Где она? Мы слышали лай.

– С пророком, он идет за нами, – еде слышно ответил Саид. – С ним еще двое. Полмили назад мы разделились.

Кирстен помогла ему встать.

– Лучник еще жив, – заметил Август.

Мужчина лежал на спине. Он следил за Кирстен, но не шевелился. Она опустилась рядом. Этот человек был среди зрителей, когда они играли «Сон в летнюю ночь» в Сент-Деборе, аплодировал в первом ряду, улыбался с блестящими в свете свечей глазами.

– Почему вы захватили Саида? – спросила Кирстен. – Где еще два человека?

– Вы забрали кое-что наше, – прошептал мужчина. – Мы устроили бы обмен.

Его рубашка быстро пропиталась кровью, которая стекала вниз по изгибу шеи и собиралась в лужу на дороге.

– Ничего мы не брали. Понятия не имею, о чем ты.

– Патронов нет, – с отвращением произнес Август, копаясь в их сумках. – И обрез не заряжен.

– Это девочка, – хрипло отозвался Саид. – Он говорит о беглянке.

– Пятая невеста, – снова раздался шепот лучника. – Я должен был уследить. Она избранная.

– Элинор? – поднял голову Август. – Та испуганная малышка?

– Она принадлежит пророку.

– Ей всего двенадцать, – произнесла Кирстен. – Вы верите всему, что говорит пророк?

Лучник улыбнулся.

– Вирусом был ангел, – зашептал он. – Наши имена записаны в книге жизни.

– Ясно, – сказала Кирстен. – Где остальные?

Лучник молча улыбался. Кирстен глянула на Саида.

– Они тоже где-то позади?

– Кларнетистка сбежала, – ответил он.

– А Дитер?

– Кирстен… – тихо произнес Саид.

– Боже, – поразился Август. – Только не Дитер. Нет.

– Простите. – Саид спрятал лицо в ладонях. – Я не смог…

– И увидел я, – проговорил лучник, – новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали[7].

Кирстен выдернула нож. Кровь забила фонтаном. Мужчина охнул, и вскоре из его горла донеслось бульканье, а глаза подернулись туманом. «Три», – подумала Кирстен с невероятной усталостью.

– Мы услышали, что в лесу кто-то хнычет, – произнес Саид. Он шел медленно, прихрамывая. – Той ночью, во время дежурства. «Симфония» была в миле от нас, поэтому мы уже было повернули обратно, но в кустах раздался этот звук, как плач потерявшегося ребенка.

– Приманка, – сказал Август. Кирстен заметила, насколько он поник.

– Ну и мы, идиоты, полезли смотреть. Тут вдруг кто-то прижал мне к лицу тряпку, пахнущую какой-то химией, и очнулся я уже в лесу, на поляне.

– А Дитер? – едва выговорила Кирстен.

– Он не проснулся.

– В смысле?

– В прямом. У него была аллергия на хлороформ. Или там оказался не хлороформ, а что-то куда более ядовитое?.. Люди пророка дали мне воды и рассказали, что хотят вернуть девчонку. Они решили захватить двух заложников и устроить обмен. Они догадались, что мы следовали в Музей Цивилизации по направлению нашего пути и слухам, что именно туда сбежали Чарли и Джереми. Они говорили, а я смотрел на спящего рядом Дитера. Он побледнел, губы посинели. Я пытался его разбудить, но не смог. Нас связали, а я все пинал его, проснись, проснись, но…

– Но что?

– Но он не проснулся. Мы прождали целый день. А к вечеру Дитер перестал дышать.

К глазам Кирстен подступили слезы.

– Я следил, чтобы он дышал. Он так побледнел. Грудь поднималась и опадала. А потом еще один выдох… и все. Я закричал, его попытались спасти, но… ничего не помогло. Ничего. Люди пророка начали спорить, затем двое куда-то ушли и через несколько часов привели кларнетистку.

49

На самом деле кларнетистка ненавидела Шекспира. В университете она училась сразу по двум специальностям – театр и музыка, но на втором году обучения все вдруг помешались на экспериментальном немецком театре двадцать первого века. После конца света прошло уже двадцать лет, и кларнетистка любила музыку «Симфонии», любила коллектив, только терпеть не могла бесконечные показы Шекспира. Она пыталась держать мнение при себе, и временами у нее даже получалось.

За год до того как ее захватили в плен люди пророка, кларнетистка сидела в одиночестве на пляже в Макино-Сити. Стояло прохладное утро, над водой висел туман. Труппа проходила через этот город бесчисленное количество раз, но кларнетистке он не надоедал. Ей нравилось, как в туманные дни Верхний полуостров скрывался из виду и мост словно уходил в бесконечное облако.

Кларнетистка недавно начала задумываться о собственной пьесе. Вдруг получится уговорить Гила и сделать постановку с актерами «Симфонии». Кларнетистка хотела написать что-нибудь современное, что отражало бы тот мир, в котором они каким-то образом очутились. Выживания, может, и недостаточно, как-то сказала она Дитеру в очередном затянувшемся за полночь споре, но одного Шекспира, с другой стороны, тоже. Дитер вновь и вновь приводил все те же аргументы, что Шекспир жил в охваченном чумой мире, где не было электричества так же как и «Симфония». Послушай, спорила кларнетистка, разница в том, что они-то видели электричество в действии, они видели все, и цивилизация рухнула на их глазах, а Шекспир ничего такого не знал. В его времена все чудеса были только впереди, а не позади, и люди теряли куда меньше.

«Если думаешь, что у тебя выйдет лучше, – сказал ей Дитер, – то почему бы тебе не написать пьесу? И покажешь ее Гилу».

«Я так не думаю, я вообще не об этом, – ответила она. – Я просто хочу сказать, что у нас неподходящий репертуар».

И все же ей понравилась мысль написать пьесу самостоятельно. Следующим утром, сидя на берегу, кларнетистка начала первый акт, но так и не продвинулась дальше первой строчки открывающего монолога, который представляла в виде письма: «Дорогие друзья, я вдруг ощутила неизмеримую усталость и отправилась отдохнуть в лес». Кларнетистку отвлекла чайка, что приземлилась у ее ног и принялась клевать среди камней. Тут же вдруг донесся голос – со стороны лагеря приближался Дитер с двумя щербатыми чашками жидкости, которая в новом мире считалась кофе.

«Что пишешь?» – спросил Дитер.

«Пьесу». – Кларнетистка свернула листок.

Дитер улыбнулся:

«С нетерпением жду возможности ее прочесть».

Кларнетистка часто думала об этом монологе, перебирая его первые слова, как монетки или камешки в кармане, однако так и не придумала следующее предложение. Монолог оставался строчкой на листе в рюкзаке, пока одиннадцать месяцев спустя, через несколько часов после похищения самой кларнетистки, его не нашли участники «Симфонии».