И пока не заснул, я слышал из соседней комнаты приглушенные всхлипывания, сопровождаемые сдержанными рыданиями. Грусть брата впервые за долгие недели не вылилась в ярость.

Лежа на подстилке, я представлял себя путешественником, который смотрит с корабля на удаляющийся берег. И когда землю на горизонте поглощает океан, когда стихает мерная песня волн печали, я засыпаю спокойным сном.

В эту ночь брат не бил меня.

И я ни секунды не боялся, что он начнет это делать.

Мы делили дом, в котором не звучали проклятия. Дракон, пролив нашу общую кровь, перестал вспоминать о ней.

Следующий день прошел спокойно, под шелест листвы кемпаунда. Я, как обычно, приготовил хозяину завтрак, а когда он начал расспрашивать о ранах и повязках, которые высовывались из-под майки, я впервые сумел солгать ему. Несерьезные травмы после аварии на мотоцикле. Врачи сказали, что беспокоиться не стоит: я очень быстро поправлюсь. Сначала Джонс забеспокоился и даже посоветовал мне идти домой. Но, видя мою улыбку, мои уверенные движения и старание, которое я проявлял, выполняя свои обязанности, настаивать перестал. Он просто молча съел тосты и выпил чай.

Я сразу почувствовал, насколько тихим сделался дом в отсутствие Нет. Не стало ни смеха, ни танцев, ни умиленного выражения лица хозяина. Он снова превратился в того Джонса, который когда-то приехал в Бангкок, неразговорчивого, сдержанного, со скукой в глазах. Соперница Нет, женщина, которую он выбрал, чтобы развлечься, явно не обладала талантами моей подруги. Уже у дверей Джонс попросил меня приготовить ему кокосовый суп. «Я буду ужинать один», — уточнил он. Никак того не проявляя, я радовался победе Нет. Джонс никем ее не заменит. Никто не может изображать дерзость с такой грацией. Очень скоро, проведя несколько дней с занявшей пустующую постель другой женщиной, он поймет, что не может жить без нежного аромата перечной мяты. И, осыпав Нет подарками, умолит ее вернуться, и она снова станет с гордым видом разгуливать по кемпаунду своей танцующей походкой. Я уверял себя в возможности такого развития событий, убирая кровать хозяина и разглаживая простыни, пропитанные мужским запахом.

Когда я вошел в ванную и увидел себя в зеркале, я понял, что меняюсь. Несмотря на опухшие от синяков щеки, я заметил странный свет в глазах и с удивлением обнаружил, что умею улыбаться. Я несколько минут рассматривал себя, тщательно отмечая признаки нового. Прямая спина, гладкий лоб, растянутые от радости губы. Я менялся, и скоро моя жизнь изменится тоже. Брат прекратит ждать мать, и ему не нужно будет больше пить, чтобы заглушить боль, не нужно будет больше меня бить, чтобы выместить обиду. Он опять начнет работать в гараже, прогонит Тьяма, найдет себе милую, спокойную жену и заведет детей. А я… Я стану новым человеком, луук крунг, который зарабатывает деньги для себя, и только для себя. Я куплю хорошую одежду, подарю Нет украшения, а Оливье — Будду. Я забуду трепет, который предшествует побоям, забуду черную пропасть, которая следует за ними. Я стану наконец свободным.

Белый колдун утешил меня надеждой, залечил раны ласковыми словами моего языка. Мне не терпелось снова его увидеть. Я мыл ванну и искал предлог для того, чтобы постучаться к нему в дверь. Мы должны встречаться два раза в неделю. Но я не мог ждать три дня, чтобы завершить свое преображение. Как можно объединить работу на Джонса и радость видеть фаранга?

Рынок! Я поведу его на рынок, я помогу ему открыть краски, запахи, вкусы моей страны. Я уже закончил работу, убрал кухню, гостиную и второй этаж. Было три часа, и до шести мы могли бродить среди пленительных прилавков. Эти три часа, быть может, снова спасут меня от вечерних тумаков брата. Я научу его новым словам, которые он будет повторять за мной, словно заклинания, изменяющие мою судьбу.

Я сполоснул ванну и помчался к Оливье.

— Пхон! Тебе лучше? Давай, входи.

Я покачал головой, изо всех сил борясь с желанием броситься на лестницу и снова увидеть раскрашенные лица, которые неустанно преследовали меня вот уже два дня.

— Нет. Я хотел бы вам кое-что показать, если у вас есть немного времени…

Он поднял темно-русую бровь, изогнутую, словно тамаринд, широко мне улыбнулся, и весь его высокий лоб покрылся морщинками. Потом кивнул, взял ключи, обул шлепки и пошел за мной.

Мы сели в огненно-красный тук-тук, стоявший у входа в кемпаунд. Договариваясь о цене, я сразу же почувствовал интерес Оливье и его восхищение. Увидел изумленные взгляды продавцов, сидевших вдоль сои перед стеклянными ящиками с фруктами. Я их всех знаю. Они каждый день наблюдают, как я бреду мимо них, влача на себе свою нищету. А сегодня я предстал перед ними проводником, провожатым героя из легенды. Я раздувался от гордости.

По дороге на рынок я показывал Оливье универсальные магазины, маленькие лавочки, рестораны, все те места, о которых рассказывали мне мать и хозяин, но где я никогда не был. Я описывал их с такими подробностями, что сам поверил в то, что провел там немало времени. Я обращал его внимание на храмы, говорил о наших обычаях. И белый человек впитывал мои слова, ласкал взглядом здания, кивал головой, словно почтительно признавая уровень моей осведомленности. Я понимал, какое удовлетворение должны испытывать учителя, ораторы и актеры. Во время их выступлений царит тишина. Я наслаждался новым чувством с тем же восторгом, с каким француз знакомился с моей страной.

Мы добрались до входа на рынок, к узким улочкам, куда машины заезжать не рискуют. Пока я расплачивался, Оливье продолжал неподвижно сидеть, разглядывая прилавки. Его глаза смотрели на разноцветные фрукты, блестевшие на солнце, словно драгоценности.

Я не знаю ни Франции, ни других стран фарангов. Но я знаю, что в их лесах не растут некоторые наши деревья. Я часто видел белых туристов, застывших перед нашими прилавками, потрясенных формой шомпу[44] или фарангов[45]. Поэтому я был готов к удивлению Оливье. Но не к словам, которые он произнес, слезая с тук-тука: «Эти женщины… Их лица».

В противоположность тому, что я ожидал, его привлекли не плоды с разнообразными запахами и красками, а лица торговок в лохмотьях. Их кожа, почерневшая от лучей полуденного светила, их соломенные шляпы с прорехами, их неизменные улыбки, притягивавшие взгляд к их глазам. К глазам, в которых сияли манговые деревья, кокосовые пальмы, фруктовые сады, зеленели равнины с вкраплениями цветов, расстилались покрытые пышными зарослями долины, перерезанные ручьями. Вот уже скоро четыре года, как я прихожу сюда каждый день. Но, привыкнув опускать глаза и склонять голову, я замечал только плоды. Я смотрел на их цвет, определял по кожице качество мякоти. Я никогда не смотрел на лица торговок. Сегодня я впервые понял, что лица этих женщин заключали в себе нечто более ценное, чем секрет аромата фруктов. Они знали тайну появления плодов на свет, и каждая частица их тела хранила следы этого знания.