— Здравствуй, Пхон, как ты рано сегодня.

Он только что вышел из душа. Созвездия капель украшают его лоб, сверкая, словно алмазная река. От майки пахнет знакомым цитрусовым запахом. Но мне кажется, что он еще не совсем проснулся. Дымка сна затуманивает его глаза и замедляет движения.

— Господин Джонс не хочет, чтобы я приходил так часто.

— Я знаю, — отвечает он, пропуская меня внутрь дома. — Войди на минутку.

Я переступаю порог и застываю в прихожей, ожидая, пока он закроет дверь. Неужели Джонс сам приходил сюда, чтобы объявить ему об этом?

— Подожди, — говорит он. — Мне надо принести кое-что сверху. Минуту, ладно? Я быстро.

Он убегает по коридору, и вскоре я слышу, как он поднимается по лестнице, с которой до меня так часто доносятся голоса животных, чьи души превратились в пленниц глянцевой бумаги. Не раздумывая, я прохожу в холл и поднимаюсь на нижнюю ступеньку. Шепот становится отчетливее, хотя языка я не понимаю. Я подхожу к первой раме, к душе орла, потом к следующей, к душе розы, к третьей, душе кошки. Я думаю, на кого стала бы похожей моя душа. Каким художник вообразит себе нового человека в зрелости? Какое животное станет моим символом? Я медленно сажусь на ступеньки среди портретов и опускаю веки, чтобы лучше представить себе его. Я сосредоточиваюсь, пытаясь угадать, какой образ дремлет во мне. Сначала я вижу один цвет: ярко-красный. Потом другой: серый. Я ясно различаю свои черты под слоем краски. Я глубоко вздыхаю, надеясь, что это сделает рисунок более отчетливым. Но ничего не появляется перед моими глазами. Я вижу только свое лицо, залитое кровью.

— Держи, это тебе, — говорит Оливье.

Я не слышал, как он спустился.

Портреты сразу умолкают. С появлением хозяина воцаряется тишина. Я, вздыхая, поднимаю ресницы и замечаю книгу в блестящей обложке. Выпуклые буквы, составляющие слова на моем языке, окружают огромную серую металлическую башню. Несколько секунд я разбираю: «Простая методика изучения французского языка».

— Так ты сможешь продолжать учиться даже в те дни, когда мы не будем видеться.

Подарок. Книга, полная волшебных слов, которые я смогу повторять до изнеможения. Страницы, покрытые черными незнакомыми буквами, которые завершат мое возрождение.

— Спасибо, — говорю я, поднимая к нему полный благодарности взгляд.

Он улыбается, мое сердце тонет в его глазах, как в море.

— Завтра после обеда я даю первый урок рисования. Теперь я реже буду оставаться в Махатлеке, — говорит он мягко. — Но мы продолжим наши занятия два раза в неделю.

У меня пересыхает горло. Во рту появляется горький привкус. Подарок вдруг начинает оттягивать мне руки. Я чувствую, что книга не имеет никакой силы, если ее не будет читать мне он, если мелодия его голоса не наполнит ее смыслом. Это просто обычный предмет, неспособный заменить его пальцы-кисточки, его запах, его взгляд, умеющий проникать в души, помогающий мне понять самого себя. Эта книга никогда не сумеет ответить на чувство, зарождающееся во мне вот уже несколько недель… Непередаваемое чувство.

Я поднимаю голову, внутри у меня все сжимается. Я вижу, что фаранг пристально смотрит на меня, его глаза стали похожими на сапфиры. Стали острыми и пытливыми. Я узнаю этот взгляд: так он смотрел на рыночных торговок на прошлой неделе, на бонз в храме, куда мы зашли пару дней назад, на уличных прохожих. Он рассматривает меня с вниманием мастера, губы его сжаты, тело напряглось. Он весь сосредоточен на мне.

Портреты начинают перешептываться еще громче, чем раньше. Их голоса усиливаются и сливаются в заклинание, от которого у меня в животе все переворачивается.

— Твое лицо… — бормочет он. — Как бы я хотел написать твое лицо.

Одновременно с этим признанием его рука поднимается и приближается к моей щеке, словно собираясь ласково прикоснуться к ней. Наступает миг вечности, время останавливается, реальность перестает существовать. Об этом мгновении я тайно мечтал все ночи напролет, с того самого момента, как вошел в его дом. Присоединиться к избранным в портретной галерее, почувствовать, что мое возрождение освящено его пальцами.

Затем фаранг вдруг спохватывается. Его глаза отрываются от меня. Он часто моргает. Пальцы опускаются, не дотронувшись до моей щеки. Я испускаю горестный вздох. Он отшатывается от меня, и от этого мое лицо начинает пылать. Под ногами у меня разверзается бездонная пропасть, когда он делает шаг назад и бормочет на своем языке:

— Я не могу. Не надо.

Первым, кого я вижу, зайдя в дверь, становится тигр с широко разинутой пастью. Голая спина Тьяма, склонившегося над столом.

Отодвинув москитную сетку, я замечаю изменения. В улыбке брата, в его манере смотреть на меня. Я узнаю взгляд, затуманенный алкоголем. Узнаю блеск безумия.

Я вцепляюсь в книгу и прижимаю ее к груди. Она станет моим щитом.

— О-о, вот и пидорок пришел! — бросает тигр и поворачивается ко мне всем телом.

Страшная угроза, исчезнувшая в последние дни, нависла над комнатой, словно грозовая туча. «Курд май, курд май», — повторяю я, стараясь унять дрожь. Новый человек не позволит себя бить. Он не будет терпеть тумаки. Он не стушуется перед двумя опустившимися пьяницами, занявшими гостиную. Новый человек сумет сохранить хладнокровие. Джай йен, йен.

Брат поднимается и, пошатываясь, как в тумане идет мне навстречу.

— Что ты там прячешь в руках, подонок? — рычит он и бьет меня в лицо.

Тьям гогочет, видя, как я шатаюсь. Я не выпустил книгу, я по-прежнему прижимаю ее к груди. Моя щека пылает. Этот жар постепенно охватывает все тело. Пожар, не имеющий ничего общего с болью, медленно разгорается. Все мое естество бунтует против полученного удара и отказывается отдавать книгу двум пьяницам. Мое негодование грозит взрывом. Если он произойдет, я сам не знаю, что я сделаю.

— Ты слышал, что я тебе сказал? Покажи мне, что ты там прячешь! — повторяет брат, дрожа от ярости.

Я вижу, как шевелятся его губы, но продолжаю стоять неподвижно, охваченный бешенством, переворачивающим мне внутренности. Взрыв может случиться в любую минуту.

Брат подходит ко мне, подмигнув краем глаза другу, чей рот кривит застывшая злорадная усмешка. Уже всего несколько сантиметров отделяют меня от покрытого вонючим потом лица брата. Его дыхание полно виски. Глаза горят. Я перехватываю книгу одной рукой, и поднимаю другую. Я не контролирую больше своих жестов. Они неуправляемы. С быстротой молнии я бью в дьявольское лицо, брат теряет равновесие и падает. Бешенство овладевает мной. Я не могу остановиться. Я швыряю книгу на стол, чтобы дать выход ярости, и бросаюсь на своего палача. Я заношу кулак, как саблю мщения. Я чувствую по силе размаха, что мой удар успокоит его надолго и заставит смолкнуть безумие.

Но другая рука, более сильная, более грозная, хватает меня сначала за одно, а потом и за другое запястье, оттягивая мне плечи назад. Я обездвижен противником, о котором забыл.