Низко пригибаясь, рейдовик подбежал к Чуку.

Тунгус был мертв. Пуля пробила ему сонную артерию. Инстинктивно он зажал ладонью шею, пытаясь остановить кровь и свести вместе разорванные края сосудов. Но тщетно. Молодое здоровое сердце удар за ударом гнало кровь по телу, а кровь не доходила никуда. С каждым ударом она просачивалась у Чука сквозь пальцы, заливая гимнастерку и землю под ним. С каждым ударом сердца мутнело сознание – мозг, не получающий своей порции кислорода, впадал в спячку. Остановить такую кровопотерю в полевых условиях невозможно. Чук это понимал, и последние свои выстрелы делал куда придется – лишь бы сдержать врага. Задачу свою он выполнил.

Монгол не стал прикасаться к убитому – не до того. Оставив мертвого снайпера у последнего рубежа обороны, он вернулся на КП.

– Гагин, к орудию! Начнем все по новой.

Немецкие пушки ФЛАК-36 установлены на крестообразном лафете и могут вращаться во все стороны. Развернув зенитку, из которой подожгли неизвестное здание, Монгол с Гагиным выпустили несколько снарядов по ближайшей казарме.

Залегшей посреди поля немецкой пехоте артиллерийский огонь не мог причинить ни малейшего вреда – снаряды пролетали высоко над головой и врезались в стены ближайшей казармы. Но психологический эффект был. Пехотинцы, не зная ни численности врага, ни его намерений, поспешили отползти и занять новую линию обороны. Офицер, попытавшийся поднять солдат в атаку, был убит. С его смертью немцы дрогнули и ретировались кто куда. На поле боя наступила передышка.

Воспользовавшись затишьем, Монгол, низко пригибаясь, добежал до дороги. В бинокль осмотрел замок: главные ворота закрыты, но в двух окнах на втором этаже выбиты стекла.

«Лоскутов в замке. Пора перегруппировываться. Без пулеметов мне долго не продержаться».

– Геккон! Беги на пирс и передай мой приказ: всем передислоцироваться на батарею. По пути санитары пусть заберут оружие у убитых. Взрывчатку, груз – все сюда. Пристань – бросить.

– Что с Чуком? – спросил снайпер.

– Ушел к предкам.

– Актау, Чук!

Тунгусы немногословны. На русском языке пожелание Геккона звучало бы примерно так: «Желаю твоей душе, Чимитдоржи, поскорее добраться до подножия священной горы Актау, где ты встретишься с духами покинувших нас предков».

Отползя с линии огня, Геккон поднялся, закинул винтовку за спину и побежал на юг острова.

* * *

На пирсе после ухода штурмовых групп моряки открыли в трюме посыльного судна кингстоны, ослабили швартовые канаты. Через некоторое время теплоход погрузился в воду ниже уровня палубы, завалился на левый борт и остался висеть в таком положении. Теперь, чтобы освободить пирс для швартовки другого корабля, требовалось перерезать канаты и дождаться, пока посыльное судно окончательно затонет.

– Говорят, за потопление вражеского корабля дают медаль Ушакова, – сказал Додонин.

– Дают, дают, а потом еще поддают! – съязвил Мазур. – Погоди, закончится эта бодяга, мы тебе медаль из консервной банки вырежем и в торжественной обстановке на грудь повесим. Носи, Додонин, гордись, что вражеский крейсер потопил!

– Хватит трепаться! – прикрикнул на них Жук. – Собирайте манатки и вон отсюда!

Моряки освободили пирс. Жук установил две мины, вкрутил взрыватели, протянул тоненькую проволочку между кнехтами. Еще одну мину, мину-лягушку, выпрыгивающую над землей при нажатии на усики взрывателя, вкопал на тропинке, ведущей с пирса на остров.

Закончив с работой, моряки сели в кружочек перекурить. Боков с санитарами стоял в готовности выдвинуться к месту боя.

– Доктор, когда пойдем? – спросила Короткова.

– Откуда я знаю когда! – Боков по звукам стрельбы пытался понять рисунок боя. – Если понадобимся, то за нами придут. Если никто не придет, сами попытаемся сориентироваться.

В центре острова отрывисто грохнула зенитка. Привыкшие к налетам вражеской авиации североморцы задрали головы вверх в поисках самолета.

– Зенитка ведь стреляла? – спросил Ивашко.

Ему никто не ответил. Зенитное орудие начало стрелять раз за разом, но самолетов в воздухе не было. Вскоре над неизвестным зданием поднялся дым.

– Это наши из пушек подожгли, – догадался Боков. – Санитары, за мной!

Когда медицинский отряд достиг горящего здания, Монгол уже увел своих бойцов обратно на батарею. Убедившись, что вокруг здания врагов нет, Боков и санитары стали искать раненых, но нашли только убитых. Якушева среди них не было.

– У нас не хватает одного человека, – сказал Боков. – Если немцы не утащили его в здание, то он должен быть где-то здесь. Давайте искать!

Лейтенант лежал на земле лицом вверх. С первого взгляда Боков понял, что он живой. Но подходить не спешил. Вначале доктор прошелся рядом с Якушевым, поискал автомат. Прикинул, при каких обстоятельствах командир штурмовой группы мог оказаться метрах в сорока от своих подчиненных, без оружия и без видимых признаков ранения.

– Чем от него так несет? – спросила склонившаяся над лейтенантом Короткова. – Штаны сухие, вроде бы не обделался…

Боков присел рядом с Якушевым, пощупал у него пульс, заглянул в зрачок.

– Якушев, вставай! – он несколько раз с силой ударил лейтенанта ладошкой по щекам. – Очнись, мать твою! Открывай глаза! Открывай глаза, скотина, ты же живой!

Лейтенант пошевелился, застонал, медленно разомкнул веки.

– Разве я не убит? – прошептал он. – Мне пуля прямо в грудь попала.

– Если ты очнулся, то пощупай гимнастерку. Ни хрена в тебя не попало! На тебе крови вообще нет! Ни капли! Ты чего здесь разлегся? Что с тобой случилось?

– Был бой. Я помню, в меня стрелял немецкий пулеметчик. Ранил в грудь. Потом я потерял сознание.

Боков не поверил ни единому его слову, но при Коротковой ничего не стал говорить.

«Доложу Лоскутову, пусть он разбирается», – решил про себя доктор.

Глафира Короткова тоже отнеслась с подозрением к рассказу Якушева. Но она заподозрила его не в бегстве и симуляции ранения, а в умственном помешательстве.

«Пуля, наверное, ему в каску попала, головенку стрясла, вот он умом и тронулся немного, – подумала она. – Мальчишка же совсем, куда ему с немцами воевать!»

Пока Боков и Короткова возились с Якушевым, санитары (бывшие моряки) сняли с погибших товарищей подходящую обувь, забрали табак, патроны, оружие и амуницию. Убитых немцев не трогали. Да и к своим бы не прикасались, но не в лаптях же воевать!

– Глафира! – подозвали они Короткову. – Держи винтовку и вещмешок.

– Сидор возьму, – сказала она, – а стрелять я не умею!

– Тебя стрелять никто и не просит, – ответил один из санитаров. – Оружие врагу оставлять нельзя.

От батареи к ним легкой трусцой подбежал Геккон.