— Хозяин заведения, — шепнула Максин на ухо Владимиру. — Его отец — очень богатый канадец.

В то же мгновение Гарольд утратил всю свою загадочность, а во Владимировой формуле внедрения в сообщество на одну переменную стало меньше. Он представил, как похлопает Гарольда по блестящей лысине, порекомендует миноксидил, нового клубного дизайнера, свежий взгляд на мир, незаменимый, когда требуется удивить гостей за коктейлем, а заодно упомянет и корпорацию Сурка как выгодное вместилище для капитала…

— У нас тут список — Гарольд взял в руки листок бумаги. — Все поставили свои автографы или, в случае убежденных столованцев, росписи?

Рука бледного, съежившегося Владимира поднялась сама собой.

— ВЛАДИМИР, — прочел Гарольд по бумажке. — Столованское имя, нет? Болгарское? Румынское? Нет? Тогда с кого мы начнем? Лоренс Литвак. Приглашается мистер Литвак. Пожалуйста, пройди сюда, Ларри.

Мистер Литвак заправил внутрь футболку с портретом Уорхола, проверил, застегнута ли молния на джинсах, откинул со лба светло-русый дред и Двинул к волшебному пятачку, откуда вещал Гарольд. Владимир помнил Литвака по «Модерну» и прочим подобным местам, куда тот неизменно Являлся, щеголяя массивным синим перстнем, на который и пялился весь вечер; оживлялся Ларри, только когда ему удавалось повеселить случайных посетителей военными байками, якобы взаправдашними историями из его короткой стандартной жизни.

— Рассказ, — объявил Ларри, — называется «Юрий Гагарин». Юрий Гагарин был советским космонавтом, который первым полетел в космос. Позже он погиб в авиакатастрофе. — Он старательно откашлялся, сглотнув отходы своих натруженных легких.

Несчастного покойника Гагарина втянули в историю с участием столованской подружки Ларри, настоящей дикарки с нечесаными патлами и пристрастием к Тони Беннету[35]; по причине заоблачных децибел, на которых она проигрывала его пластинки, девица стала отщепенкой в родном панеляке. Но так было до появления в Столовии принца Ларри, только что отстрелявшегося на выпускных экзаменах университета в Мэриленде. «Права пойдет тебе на пользу, — ПОСТУЛИРОВАЛ преподаватель литтворчества. — Только смотри не влюбись, — сказал он, а затем ИСТОЛКОВАЛ сказанное: мол, если я ослушаюсь, со мной случится то же, что и с ним, юным рядовым, в 45-м» и т. д.

Свою героиню Тавлатку — водную нимфу, судя по имени, а также по затянутому красочному эпизоду в городском бассейне, — рассказчик поселяет у себя, в квартире, удобно расположенной в Старом городе. (Откуда у Ларри деньги на жилье в Старом городе? Надо взять на заметку, пригодится для «ПраваИнвеста», мелькнуло в голове Владимира.) Парочка постоянно курит гашиш и занимается сексом «по-столовански». Это как же? Секс под шубой?

В конце концов их отношения дают сбой. Однажды посреди сексуальных упражнений они заводят беседу о гонке в космосе, и Тавлатка, отравленная десятилетием агитпропа, заявляет, что первым человеком, высадившимся на Луне, был Юрий Гагарин. Рассказчик, понятно, мягкотелый левак, но все-таки американец. Американцы же знают свои права.

«Это был Нейл Армстронг, — прошелестел я, уткнувшись ртом в ее поясницу. — И не называй его космонавтом». Моя Тавлатка развернулась ко мне лицом, соски ее поникли, в обоих глазах набухли слезы. «Убирайся отсюда», — сказала она дурашливым и одновременно трагичным тоном, каким всегда говорила».

Дальше совсем беда. Тавлатка вышвыривает нашего героя из его же квартиры, и тот, поскольку идти ему некуда, пристраивается ночевать на татами у «К-марта» в Новом городе, а днем торчит на мосту Эммануила, впаривая немкам изображения самого себя в голом виде (давай, Ларри, давай!). Заработков едва хватает на чесночную сардельку, Да и то не каждый день, и свитер из «К-марта». Что в это время делает Тавлатка, неведомо, остается лишь надеяться, что лежбище в Старом городе, перепавшее ей от Ларри, используется по назначению.

Тут Владимир на некоторое время утратил нить повествования, совершив глазами бедекеровский тур по лодыжке Александры, но сцена в библиотеке, где «кисло пахло книгами» и где Тавлатка с рассказчиком искали правду, не прошла мимо его внимания, как и ударный постельный финал — Тавлатка и Ларри перерождаются телесно: «их измученные, насытившиеся тела… поняли то, что нельзя постичь разумом».

КОНЕЦ и БРАВО! БРАВО! Литвака окружили с поздравлениями. Коэн не преминул заключить вундеркинда в объятия и потрепать по голове, но Ларри нацелился на более крупную рыбу: он искал глазами тушеного Гиршкина с луком-шалот, под красным винным соусом.

— Помнишь меня? — прохрипел он, выглядывая из удавьей хватки Коэна.

Ларри опустил веки, исхитрившись, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и свесил голову — в таком виде его обычно и можно было застать поздним вечером.

— Конечно, — ответил Владимир. — «Бомбоубежище», «Посол», «Мартини-бар»…

— А ты мне не говорил, что затеваешь литературный журнал. — Ларри наконец вырвался из объятий Коэна, при этом уязвленный айовец едва не потерял равновесие.

— Так ведь и ты не говорил мне, что ты — писатель, — парировал Владимир. — Я даже немного обижен. У тебя потрясающий талант.

— Странно, — сказал Ларри. — Обычно я первым делом об этом говорю.

— Неважно, — сменил тему Владимир. — Рассказ, несомненно, соответствует духу… — Они так и не договорились о названии журнала. Что-нибудь латинское, французское, средиземноморское… Точно, средиземноморская кухня завоевывает глобальную популярность, значит, и литература за ней последует. Как звали того знаменитого сицилийского алхимика и шарлатана? — Духу «Калиостро».

— Название в кайф.

Не то слово.

— Однако я не могу самостоятельно принимать такого рода решения, — продолжал Владимир. — Тебе надо обсудить публикацию с главным редактором, Перри Коэном. Я же всего лишь издатель. — Но не успел Владимир вернуть таявшее на глазах расположение редактора и лучшего друга Коэна, как Гарри Грин властным жестом канадского степняка приказал всем сесть и умолкнуть.

— Владимир Гиршкин, — объявил он. — Кто такой Владимир Гиршкин?

В самом деле, кто он такой?

Владимир Гиршкин был человеком, который когда-то, следуя инстинкту, двигался в неверном направлении и бывал сбит с ног, стоило на его тропе появиться чужаку. В те времена Владимир Гиршкин непрерывно извинялся и благодарил, да когда это было совершенно излишне, и нередко кланялся столь низко, что даже при дворе императора Хирохито такой поклон сочли бы чрезмерным. В те стародавние времена Владимир Гиршкин обнимал Халу тонкими, как тростник, руками, Всей душой желая, чтобы ее беды остались позади, и с этой целью клялся стать ее защитником и благодетелем.

Но сейчас он держал в руке листок бумаги, и рука его медленно поднималась от локтя, как подвижный штатив настольной лампы… Будь тверд, как она…

Он прочел: