Какой во всем этом смысл с точки зрения общепринятого понимания человеческой природы? Никакого, поэтому мозг призывает на помощь карикатуру и приходит к выводу: Дай был воплощением зла, вот и все. Но Дай был не исчадием ада, а обыкновенным человеком с обыкновенным же мозгом, запрограммированным на участие в статусной игре. Его статус зависел от подчинения не просто убеждениям, а ярым убеждениям. Когда его предупредили, что лучше избавиться от сомнений, он полностью отдался кошмарной иллюзии, навязанной игрой: «Постепенно я понял, что они были правы. Партия не могла быть неправа, и я был обязан включиться в борьбу. Постепенно я проникся энтузиазмом». Он поверил в важность своей миссии. Революция, к которой он присоединился, была статусной «золотой лихорадкой» с огромными наградами впереди. Разумеется, ему было весело. Для горящих энтузиазмом игроков, оказавшихся по нужную сторону пулемета, тирания – это всегда весело.

Унижение также лежит в основе многих террористических актов. В своем первом публичном выступлении после 11 сентября Усама бен Ладен сказал: «То, что переживает сейчас Америка, – лишь подобие того, что выпало на нашу долю. Наш исламский народ выносил позор и унижение на протяжении более чем восьмидесяти лет». Исследователи считают основным мотивом террористов-смертников «стыд и позор, которые принесли иностранные войска в их страну». Доктор Эйяд аль-Саррадж, психиатр, основатель Независимой палестинской комиссии по гражданским правам, писал, что мотивами террористов-смертников были «долгие годы унижения и жажда мести». Считается, что такие эмоции особенно остры в ближневосточных культурах, где честь играет главную роль, а образ мыслей напоминает то, что мы видели в историях амбициозных американских серийных убийц: они тоже старались восстановить ущерб от жестокого унижения, которому они когда-то подверглись, с помощью насилия. Террористы играют в игру, которая, как и в случае с «Небесными вратами», обладает такой притягательной силой, что убеждает игроков добровольно пойти на смерть. У ученого, опрашивавшего мусульманских экстремистов в Индонезии, состоялся следующий диалог с одним из них:

– Что, если бы богатый родственник пожертвовал много денег на общее дело в обмен на то, чтобы вы отказались от мученической смерти или хотя бы отложили теракт?

– Вы шутите? Я кинул бы эти деньги ему в лицо.

– Почему?

– Потому что только борьба и смерть за общее дело – достойный путь в этой жизни.

Террористы верят в свою нравственную добродетель, так же как колонизаторы-расисты. Империалисты времен Британской империи рассказывали лестную для них историю, согласно которой они сопровождают представителей низших форм жизни по дороге к земле обетованной – цивилизации. Поэт Редьярд Киплинг отразил эти настроения в стихотворении «Бремя белого человека»:

Несите бремя белых, —

Пожните все плоды:

Брань тех, кому взрастили

Вы пышные сады,

И злобу тех, которых

(Так медленно, увы!)

С таким терпеньем к свету

Из тьмы тащили вы[57].

Белые поселенцы Соединенных Штатов тоже считали, что выполняют цивилизационную миссию. По мнению 26-го президента Теодора Рузвельта, «по сути, на стороне поселенцев и пионеров была справедливость; этот великий континент не мог и дальше оставаться охотничьим заповедником для убогих дикарей».

Посрамленные амбиции могут стать поводом для массовых убийств, потому что преступники живут внутри героической истории, согласно которой они однозначно стоят выше своих жертв – и фактически принадлежат к другому виду живых существ. Жертв обычно описывают как созданий с более низким статусом: для коммунистов представители среднего класса были «паразитами», для нацистов евреи были «насекомыми», для французов в Алжире мусульмане были «крысами», а буры называли африканцев «бабуинами». Любая попытка защититься или дать сдачи подразумевала, что их образ реальности – иллюзия, а их критерии притязания на статус, следовательно, ложны. Это не могло не вызывать тревогу. Из такого отношения к сопернику вытекает несоразмерное проявление доминирования. Испытывая праведный гнев по поводу неподчинения их жертв-недочеловеков, они наносили ответные удары по принципу два ока за одно – или двести, или две тысячи, или сколько они считали подобающим эквивалентом. Когда в ходе восстания алжирцы убили 103 французов, их колониальные хозяева разбомбили самолетами 44 деревни, обстреляли прибрежные города с моря и устроили бойню на суше. Французы признают, что в той операции было убито 1500 алжирцев, местные же утверждают, что их было 50 тысяч. Именно такие примеры привели доктора психологии Эвелин Линднер к выводу, что «самым могущественным оружием массового уничтожения» является «униженный разум».

Социолог профессор Брэдли Кэмпбелл провел масштабное исследование самого зверского режима игры, на который мы способны. Он считает, что геноцид может произойти, когда высокостатусная группа «переживает снижение статуса или угрозу статусу» или когда группа с низким статусом «поднимает или пытается поднять его». Именно понижение статуса способствует проявлению самого ужасного безумия. Такие ситуации прочно базируются на токсичной морали: «Геноцид в наивысшей степени морален». Геноцид – это игра доминирования-добродетели, которая ведется во имя правосудия и справедливости, во имя восстановления правильного порядка. Он не сводится к убийству и «чисткам», геноцид – это излечение задетых амбиций агрессоров с помощью гротескных терапевтических спектаклей о доминировании и унижении.

Часто отмечают, что убийцы «с явным энтузиазмом унижают» жертв: во время геноцида армян турецкие жандармы развлекались, сбрасывая людей с лошадей на торчащие из земли сабли. Во время гуджаратского погрома индуисты таскали мусульман за бороды, испражнялись на Коран, заставляли мусульман с отрезанными пальцами ходить строем и славить бога Раму, играли в крикет отрубленными головами. Во время геноцида в Руанде высокостатусных тутси, прежде чем убить, символически «ставили на место», подрезая им ахилловы сухожилия и заставляя ползать по земле. Насильники-хуту говорили своим жертвам: «Вы, женщины-тутси, думаете, что слишком хороши для нас», «Вы, девушки-тутси, слишком гордые», «Помните, как вы раньше гордились собой и не смотрели в нашу сторону, потому что считали нас ниже себя? Такого не будет больше никогда».

Все было точно так же во время Холокоста и в предшествовавший ему период. Масштабные массовые убийства евреев начались, когда Гитлер перестал выигрывать – его нация и ее амбициозные мечты терпели поражение. Для выжившего в Аушвице Мариана Турски самым ужасным были не холод, голод или побои, а «унижение. Просто потому что ты был евреем, с тобой обращались не как с человеческим существом, с тобой обращались как с насекомым, как с клопом, как с тараканом». Хотя нацисты «вычищали» из своей игры всех, кто так или иначе отклонялся от нормы, в том числе коммунистов, цыган, гомосексуалов и инвалидов, особенно демонстративно они стремились «вычистить» именно евреев, которые вызывали у них зависть и негодование. Это происходило вновь и вновь: нацисты