– Сидят. Граф глаза таращит, маг узоры с самобранки перерисовывает.

Я кивнул и вкратце изложил ребятам, о чем шел разговор с гостями и с ундиной.

– «Поговорить»? Она так и сказала? – переспросила Настасья.

– Именно так.

– Насколько я знаю Черномора, а из присутствующих я знаю его лучше всех, – заметил кот, – это слово в его устах отнюдь не исключает истребления собеседников, причем задолго до начала конструктивного диалога.

– Но если Черномор действительно хочет говорить с бургундцами – то о чем? – удивился Рудя. – Как друг Заллуса, он должен оберегать остров от чужаков, а не поощрять их присутствие.

– Вот это-то меня и интересует, – согласился я. – Черномор давно ведет свою игру, и я хочу понять какую. Возможно, сейчас нам представляется шанс что-нибудь узнать. Если ты, Рудя, согласишься помочь.

– Я согласен, – немедленно ответил саксонец. – Что нужно сделать?

Да, засиделся парень без настоящего дела. Глаза горят… Славная рыцарская порода: неважно с кем и из-за чего, лишь бы наотмашь и к пущей славе.

– Надеюсь, все пройдет достаточно мирно. Я попрошу, чтобы бургундцы отвезли тебя на материк. Поплывешь с ними, и, если все будет в порядке, постарайся быть поближе к графу, когда Черномор начнет переговоры. Если начнет…

– А если он прикажет своим викингам просто атаковать судно?

– В этом случае, а также в том, если бургундцы затеют причинить тебе какой-то вред, держи наготове кольцо. Как только запахнет жареным – прыгай обратно на остров. Зря не рискуй.

Рудя молча кивнул, но лицо у него при этом было такое… Жажду подвига так же трудно замаскировать, как и обычную жажду.

– Рудя, я серьезно: зря не рискуй! Я тебе еще свой браслет дам, тоже на всякий случай, ты же помнишь, как им пользоваться? – Конечно, он помнил. Я ведь не жадный, всем давал попробовать. В порядке практики в мирное время. – Запомни: дракой сведений не добудешь. Если Черномор и правда хочет о чем-то побеседовать с бургундцами, прикинься своим на корабле и будь рядом. Черномор тебя в лицо не знает – а ты по ходу дела еще графу с магом накажи, чтобы не вздумали сболтнуть, будто ты с острова. Послушаешь, на ус намотаешь – и дуй обратно… Я понимаю, звучит не очень героически. Но, Рудя, нам сейчас нужнее всего подвиг разведчика, а не воина.

– Я есть Рудольф, – с уже позабытым, казалось бы, акцентом напомнил рыцарь и добавил: – Можешь положиться на меня.

– Тогда айда в хату! – позвал я.

Гости встретили появление всей нашей компании недовольными взглядами: для них, любителей секретов, это означало, что переговоры окончены.

– Все срисовал? – спросил я у Франческо, мимоходом создавая себе репутацию вездесущей бестии.

Тот, поспешно спрятав в складки одежды четвертную тетрадь, сделал вид, будто недослышал. А граф прямо спросил:

– Кажется, ты не собираешься помочь нам, Чудо-юдо?

– Сожалею, но сейчас ничего не могу сделать, – развел я лапами. – Однако не торопитесь с выводами. Многое зависит от того, сумеет ли уважаемый Франческо раздобыть нужные мне сведения.

– Это будет нетрудно, – заметил итальянский бургундец, даже не подозревая, как далек он от истины.

Мне вдруг стало стыдно, что пользуюсь людьми как предметами. Разумеется, коли уж Франческо перерыл все доступные источники, новых сведений о чудах-юдах он наверняка не сумеет достать. А я мало того, что налагаю на него невыполнимую миссию, так еще и молча отправляю, возможно, навстречу смерти – ради призрачной надежды выведать что-нибудь о Черноморе!

Однако я отогнал эти мысли. Черномор не маньяк. С турецким магом у него были какие-то свои счеты – верю, потому что мага себе турки добыли неслабого. Но трудно представить, чтоб Черномору сумел досадить Франческо. А раз так, то, вероятнее всего, он действительно захочет просто поговорить…

– Платон, будь добр, принеси запасную самобранку, – попросил я.

Новгородец вышел в соседнюю комнату, где мы держали «запаску» – простенькую, ценности для обмена почти не представляющую скатерть, к услугам которой прибегали, только когда основная была в стирке.

– В залог добрых отношений я собираюсь преподнести вам дар, – обратился я к бургундцам, – а также попросить об услуге. Благородный рыцарь Рудольф желает попасть на материк, и если вы возьмете его в качестве пассажира, я буду весьма благодарен вам за любезность.

Граф пожал плечами:

– Не вижу препятствий. Напротив, это с вашей стороны любезность – позволить мне провести остаток пути в обществе дворянина.

Франческо поморщился, но ничего не сказал.

– И пусть облегчит ваш путь вот этот скромный дар, – объявил я, принимая из рук Платона свернутую скатерть и кладя на стол перед гостями. – Это самобранка. Достаточно развернуть ткань, и будут явлены свежеприготовленные блюда на четыре персоны.

Бургундцы поблагодарили меня и потянулись к подарку. Франческо успел первым.

– Да, еще одна просьба, – как бы спохватился я. – Если в пути вам встретится какое-нибудь судно или на берегу кто-то спросит про Рудольфа, не говорите, что он плывет с волшебного острова. Представляете, как трудно придется человеку, о котором разойдется подобный слух? Просто говорите, что он ваш спутник и член команды – это избавит от лишних вопросов.

– Буду признателен, если вы согласитесь, – добавил рыцарь.

– Мы не сумасшедшие, Чудо-юдо, – заметил Франческо, аккуратно укладывая самобранку в поясную суму, – чтобы всем встречным-поперечным рассказывать о цели плавания…

Я проводил бургундцев и снаряженного в «дальнюю дорогу» Рудю на плоту. Напоследок еще раз шепнул саксонцу:

– Только не геройствуй, ладно? Жареным запахнет – сваливай.

– Чудо, я не ошибаюсь – ты обеспокоен сохранностью моей жизни? – негромко уточнил Рудя.

– А то. Ты ж как дите малое, без присмотра пропадешь, – отшутился я, подумав, что и правда моя настойчивость отдает неуместной лирикой.

– Я не собираюсь отступать перед трудностями, – все так же негромко, чтобы остальные не расслышали, но внятно сказал Рудя.

– Дубина, я о том, что у них все равно выбора нет, кроме как домой плыть, а тебе-то зачем шкуру портить?

– Я не собираюсь идти против совести!

У, порода рыцарская… глупая и упрямая.

Я поглядел вслед кораблю и вернулся на берег. Платон с Настасьей стояли у кромки и тоже безотчетно махали руками, хотя, естественно, в густой синеве южной ночи их никто увидеть не мог.

– А где Баюн опять?

– Так это, он же вроде сразу ушел, – ответил Платон.

– Что-то котик прямо сам не свой был, – задумчиво проговорила Настасья. – Пойдемте в дом.