данном контексте идет не о смертельно больных людях и даже необязательно о людях преклонного возраста (когда Венсан Ламбер стал жертвой ДТП, ему было 32 года). Речь идет о тех, кто стал инвалидом, притом в максимально тяжелой форме, и единственный вопрос, который перед нами стоит, заключается в том, должно ли общество взять на себя заботу об этих людях и, если надежды на улучшение их состояния нет, обеспечить им условия выживания.

Ответ на этот вопрос – да, должно. Прежде всего, по очевидным соображениям морального характера (если бы наше общество ответило, что нет, не должно, я перестал бы считать себя его частью). В данном конкретном случае гражданский закон полностью совпадает с законом нравственным, о чем и напоминает профессор Хирш, цитируя в предисловии к своей книге положения закона от 4 марта 2002 года о правах больных. Более того, циркуляр Кушнера от 3 мая 2002 года о правоприменении этого закона предусматривает создание учреждений для пациентов в вегетативном состоянии и определяет их распределение по территории страны.

В связи с чем возникает еще один настоятельный вопрос, который профессор Хирш затрагивает в предисловии и к которому постоянно возвращается на последующих страницах своей книги: как вышло, что Венсана Ламбера не перевели в одно из этих специализированных учреждений (во Франции их насчитывается около ста пятидесяти)? В основе всего этого дела лежит чудовищная ошибка медицинского учреждения. Венсан Ламбер был на протяжении семи лет лишен услуг кинезиотерапевта и логопеда, в его состоянии необходимых. Он все это время лежал в больничной палате, откуда его ни разу не вывозили в инвалидной коляске – не просто для “поднятия настроения” (хотя и поднятие настроения пошло бы ему на пользу), а с целью стимуляции органов чувств, что способствует улучшению неврологического состояния человека. Примеры такого улучшения существуют, даже у пациентов, длительное время находившихся в вегетативном состоянии. Они редки, очень редки, но они существуют, и эта надежда – слабая, но реальная – помогает родственникам годами не падать духом. Никакие методы нейровизуализации, даже самые продвинутые, не позволяют сделать окончательный вывод о том, что улучшение невозможно; в этой области, как и в некоторых других, медицинская наука сталкивается с непреодолимым пока барьером. Поэтому не следует слишком строго спрашивать со специалистов: как практикующие врачи они вынуждены под давлением надзорных инстанций ставить приемлемый диагноз, но как ученые могут (а с чисто научной точки зрения должны) делиться своими сомнениями.

Но даже в тех случаях, когда точно установлено, что вегетативное состояние носит необратимый характер, это не снимает с нас обязанности заботиться о таких больных и создавать им наилучшие из возможных условия существования. Никто не знает, что за мысли бродят у них в голове. Им свойственно чередование периодов сна и бодрствования, но мы понятия не имеем, снятся ли им сны, а жизнь, в которой есть сны, на мой взгляд, уже заслуживает того, чтобы быть прожитой. Каждому, кто пытался писать книгу, известно: иногда тебе удается в процессе письма отчасти (я настаиваю на этих “иногда” и “отчасти”) находить связь с вещами, недоступными для иных способов общения; то, что выходит из‐под твоего пера, – часто лишь слабый отголосок того, о чем ты намеревался написать. Ладно, выразимся грубее: внутренняя жизнь человека не сводится к его отношениям с окружающими.

Окружение, семья… Не подлежит сомнению, что медийный шум вокруг этого дела был вызван именно тем, что оно воспринималось как “семейная трагедия”. Действительно, в нем присутствовало все то, что так нравится прессе – человеческое достоинство, любовь, слезы и даже ярые католики… Но не лишним будет напомнить о некоторых принципиальных вещах: Венсан Ламбер был свободным человеком, человеческим существом во всех смыслах этого понятия (и, в частности, французским гражданином). Никто (ни его супруга, ни его мать, ни один из его братьев и сестер и ни один врач) не имел права решать за него, жить ему или умереть; никто не имел права высказываться о том, стоит ли его жизнь того, чтобы быть прожитой. Абсолютно никто.

Но это решение было за него принято. Он не оставил никаких “предварительных указаний” на этот счет, да и с какой стати ему было их оставлять? Люди озвучивают свою последнюю волю, если они стары, больны и предчувствуют скорую кончину, но никто в тридцать лет не думает о риске попасть в автокатастрофу.

Медицинское учреждение не только не исправило допущенную ошибку, на десять лет заперев Венсана Ламбера в отделении паллиативной помощи, где ему совершенно нечего было делать, – начиная с 2013 года медики, опираясь на нелепый диагноз, согласно которому больной выразил “желание умереть”, приступили к его умерщвлению. Каким образом пациент, испытывающий колоссальные трудности с коммуникацией даже в отношении самых простых вещей, мог дать им понять, что его желание именно таково? Это же очевидный абсурд.

Медики Университетского клинического центра Реймса приложили немало усилий, чтобы покончить с Венсаном Ламбером, в том числе потому, что он упорно цеплялся за жизнь (первым делом его перестали кормить: тридцать один день без пищи – это не шутка), но главным образом потому, что в дело вмешалось правосудие. Потребовалось не меньше четырех врачебных “комиссий” (в книге рассказывается, что на самом деле представляют собой эти “комиссии”), работа последней из которых прерывалась дважды, пока не настал фатальный исход. В прессе публиковались мнения административного суда города Шалон-ан-Шампань (многочисленные), Государственного совета, Европейского суда по правам человека, нескольких апелляционных судов и кассационного суда, не говоря уже о постоянных заключениях (никогда не имевших реальных последствий) Комитета по правам инвалидов ООН. На последней стадии мы в замешательстве наблюдали, как три разные судебные инстанции в течение нескольких недель знакомили нас с радикально противоположными утверждениями, и ничего нового так и не появилось.

Я и сам влез в этот спор (довольно поздно, что называется, успел к шапочному разбору), напечатав в газете “Монд” свою заметку; дело в том, что меня изумила правительственная инициатива опротестовать решение Парижского апелляционного суда, предписывающее Французскому государству снова начать кормить и поить Венсана Ламбера. Признаюсь честно, в то время я не владел всей полнотой информации, но все же мне показалось маловероятным, чтобы процедура кормления (даже искусственным путем) пациента могла быть квалифицирована как “излишне жестокий метод лечения”. С тех пор у меня появилась возможность своими глазами увидеть пакеты с искусственным питанием, благодаря которым поддерживают жизнь пациентов, неспособных самостоятельно глотать: это компактные и легкие устройства. Если пациент находится дома, родственники могут сами их менять, не обращаясь за помощью к медицинскому персоналу, – ничего трудного и