достигла Нар-Тама, потому что, что случись ­— головняк мне. Она очень быстро сбросила эскорт, чего я и опасался. Сменила курс и направилась на север. Я убеждал ее сменить направление, но она заблокировала рацию.  Будто назло правила прямо в темноте на их пограничные вышки на перевале, а я висел на хвосте, но ничего не мог сделать. — Абир-Тан опустил голову: — Дальше ты знаешь… Я косвенно виновен в том, что загнал ее туда. И это терзает меня каждую секунду. Особенно после того, как вся вина легла на эскорт.

Я сглотнул, шумно выдохнул. Я слишком долго его знал, чтобы понять, что услышал чистую правду. Слишком простую и глупую, чтобы не быть правдой.

— И ты смолчал?

Он кивнул:

— Я струсил, Нор. Просто струсил. Моя правда уже не имела смысла. А моя задница… — Он заложил руки за спину, сделал туда-сюда несколько шагов. — А потом я боялся только одного: что этот чертов фанатик сможет сделать, что обещал. И Этери расскажет, кто загнал ее на перевал. Но все было так хорошо, пока не появилась Тарис… Потом этот страх стал настолько сильным, что подчинил меня себе. Порой мне казалось, что я схожу с ума. Моя вина многократно отягчена молчанием. — Он вскинул голову, в глазах плескалась неподдельная тревога: — Она, правда, возродилась?

Я прикрыл глаза, сглотнул:

— Я не знаю.

Абир-Тан усмехнулся:

— Ты ведь этого не хочешь… Ты просто смирился. Я знаю.

Я не ответил — он пытался расковырять больную рану.

— Можешь ударить меня, но Этери не заслужила такого поклонения. Не будь она дочерью архона — девчонку давным-давно поставили бы на место. — Он помолчал, думал, я что-то отвечу, но не дождался. — Могу я попросить тебя кое о чем?

Я поднял голову:

— Смотря о чем.

Абир-Тан шумно вздохнул:

— Фира. Отпусти ее, пусть уходит. Кажется, у нее где-то есть сын.

Я кивнул — его просьба не составляла трудов.

— И Кьяра. Отошли ты ее, как я и говорил. Пока ты держишь ее возле себя, она думает, что у нее есть надежда.

Я вновь кивнул:

— Ты прав.

— И последняя просьба… Пусть принесут вина. Хочу выпить за свою чистую совесть. Ты даже представить не можешь, насколько мне стало спокойно.

* * *

Келген оказался дырой, домов в двадцать. Асуран кружил в слепом сером небе, издавал пронзительный писк. Возвращался на мою руку. Все одно и то же — он не чуял Тарис. Будто напрочь потерял нюх.

Нас встретили опустевшие здания, но все говорило о том, что бежали в спешке, вероятно, заметив наши корабли. Ни души. Совсем недавно прошел сильный дождь, и редкие капли все еще срывались. Сапоги едва не по щиколотку вязли в грязи. Асуран вновь взлетел, парил над крышами.

Мы прошли вдоль бетонного забора, свернули направо. Площадь перед каким-то общественным зданием. Правее — навес, под которым лежало что-то, похожее на человека. Я послал солдата, и он тут же доложил:

— Кажется, еще живой, ваше превосходительство. Но видимых повреждений нет.

— Сделайте что-нибудь.

Не знаю, соображал ли он что-то. Сидел, приваленный левым боком к стене, таращил безумные глаза. Что-то мычал. Я подошел ближе:

— Он что-то говорит?

— Ничего, ваше превосходительство.

Было глупо надеяться, что этот полутруп как-то сгодится. Но меня интересовало лишь одно — была ли здесь Тарис. Видел ли он ее живой. Я ухватил его за костлявый подбородок, в надежде различить в глазах хоть немного осмысленности, но тут же замер, глядя на посиневшую шею. Чуть ниже уха отчетливо просматривалось ровное багровое пятнышко, от которого древесными ветвями расходились воспаленные сосуды. Точка умирания…

Все похолодело внутри, накрыло плотным непроницаемым куполом. Это умение не доступно солдатам. Такие удары использовала личная гвардия архона, которая осталась в Виссаре. Этот удар знала его дочь.

Это говорило лишь об одном — Этери возродилась.

Глава 31

Я помнила лишь тряску и надрывный рев мотора. Я не оборачивалась, не раздумывала, не сомневалась. Просто давила на газ, думая лишь об одном — не потерять сознание. Руки сжимали руль так сильно, что кисти сводило от напряжения. Но это отвлекало от боли, которая разливалась в боку и уже отдавала в руку и ногу ломотой.

Время будто остановилось. Пространство исчезло. Оставалась лишь я за рулем дребезжащей рухляди посреди потоков воды. Казалось, я заключена в сердцевину прозрачного шара. Как домашний хомячок в своей игрушке-бегунке. Наверное, зверьку тоже всегда кажется, что он проделывает великий путь, у которого есть финальная точка. Но это иллюзия. Меня накрывало то блаженное болезненное состояние, когда реальность отсекается. Будто кто-то задергивает тонкие шторы на окне, и льющийся солнечный свет становится приглушенным, размазанным, комфортным. Обволакивающим сонной негой. Тело становится ленивым, тяжелым. Каждое движение дается через силу.

«Не засыпай!»

Этери надрывалась в моей голове, но даже этот «крик» казался далеким, глубоким, приглушенным.

«Не засыпай! Ты слышишь меня?!»

Мои губы едва шевелились:

— Не ори.

«Говори со мной. Говори все время».

Я понимала, что Этери требует вполне резонно. На ее месте я бы просила о том же. Но сейчас хотелось ее просто послать. Заглушить мотор и лечь, вытянуть ноги. Поспать. Я с трудом различала дорогу за стеной воды. Впрочем, уже давно не было никакой уверенности, что я все еще ехала по какой бы то ни было дороге. Кругом лишь пологие холмы. Голые, как колено. Мне казалось, что машина движется невыносимо медленно. Я не чувствовала времени. Я даже радовалась дождю, понимая, что такой ливень напрочь смоет все следы от колес. Если нас преследуют — то делают это наугад.

Снова это отвратительное «нас». Я даже тряхнула головой, словно пыталась отмахнуться. Нет никаких «нас». Есть я и паразит, поселившийся в моей голове. Она не получит мое тело. Но сейчас я неумолимо чувствовала какое-то воздействие. Будто Этери поддерживала меня изнутри какой-то своей особенной силой, не давала лишиться чувств. Я не стану спрашивать ее об этом, это ни к чему. Какие-то ее штучки вроде тех непонятных вещей, которые она творила моими руками. Пока это помогает мне выжить — пусть. Но не больше.

«Пошарь в бардачке».

Она вновь вторгалась в мои тягучие мысли, будто встряхивала. Но я не чувствовала сил разжать пальцы на руле. Сжимала какой-то неосознанной телесной механикой. Только сейчас я поняла, что не чувствовала их.

Я с трудом сглотнула пересохшим