себя более беспомощным — его тело недвижимо, статично. Но оно по-прежнему его. А моим отныне управляла присвоившая его стерва.

Я с ужасом наблюдала, как медленно поднимается моя рука. «Я» растопырила пальцы, смотрела на тонкое белое запястье. Собственная конечность казалась мне сейчас дистрофичной, тонкой, предельно слабой.

«Пять пальцев… Похоже, мне придется с этим смириться. Как можно управляться с пятью пальцами? Какое уродство…»

Я отвела глаза — кажется, лишь они единственные все еще подчинялись мне. Или она отвела? Теперь я ни в чем не была уверена. Но я не хотела видеть, как превращаюсь в марионетку.

«Сама ты тоже уродина?»

— Заткнись.

Я не сразу поняла, что это мой голос и мои слова. Только мои!

Я вытянула губы, удостоверяясь, что они слушаются именно меня, даже высунула язык. Повела бровями. Лицо все еще было моим. И речь! И дыхание. Это был момент крошечного ликования, которое эта сука как-то почувствовала.

«Наслаждайся, пока еще можешь. Я хотела позволить тебе иногда пребывать в этом теле. В знак моей доброты. Но мне все меньше и меньше хочется оставаться доброй. Ты не заслуживаешь, и даже наир не перевесит чашу этих весов. Я не стану делить это тело».

Она замолчала, будто чего-то ждала. Долго, сосредоточенно. Наконец, не выдержала:

«Ну? Умоляй».

Я мысленно сжала кулаки, вся встрепенулась в незримом протесте:

— Это ты будешь умолять. Когда я вышвырну тебя.

«Дура!»

Мои ноги зашевелились. Я сделала неверный шаг, но тут же почувствовала, как гола ступня упирается в мягкий теплый бок Элизабет. Я пнула ее, та перевернулась на спину, голова безвольно запрокинулась. Я внутренне содрогнулась:

— Она жива? Отвечай!

 Я пыталась уловить, вздымается ли грудь, но не могла сосредоточиться. Страх на несколько мгновений заблокировал в мозгу импульсы о боли, но теперь она разливалась в стянутом бинтами боку. Перед глазами поплыли «мурашки». Накатила слабость и дурнота. Я со всем жаром надеялась, что эта стерва чувствует то же самое: эту боль, головокружение. Даже надеялась, что она рухнет без чувств, и это позволит мне вновь стать собой. Если Этери завладела моим телом в момент бесчувствия и слабости, значит, в такой же точно момент его можно забрать обратно. Но это были лишь предположения. Я понятия не имела, как это возможно сделать технически.

Моя рука метнулась, ухватилась за цветастую занавеску в изножье кровати. Я едва не повисла на ней. На мгновение помутнело в глазах, тело сделалось ватным.

«Вы все такие немощные?»

Мне показалось, я слышу в ее тоне искреннее удивление.

— Я всего лишь обычный человек. Чего ты ожидала?

Она заткнулась. Видимо, «переваривала» легкий шок. Или что там она себе воображала, захватывая мое тело…

— Ты убила Элизабет?

«Очухается, если повезет».

Этери вертела головой, осматриваясь. На стуле у двери виднелось мое пальто и небрежно брошенное платье. Я только сейчас поняла, что стояла голая, в одних бинтах. Я сделала несколько шагов на неверных ногах, полусогнутая от боли. Платье оказалось в руках.

— Что ты собираешься делать?

«Одеваться, идиотка».

Платье было грязным, с дырой, с огромным пятном заскорузлой крови на боку.

— Мое тело не выдержит. Разве ты не понимаешь? Я упаду через несколько шагов. И ты упадешь. Мы просто умрем. Обе.

«Не пытайся меня напугать».

Этери вертела платье в руках, будто не слыша меня. Она и не собиралась слушать. Похоже, впрямь не понимала, что без помощи эта рана наверняка убьет нас обеих. Мои пальцы замерли, что-то прощупывая в складках ткани. Рука нырнула в карман. Я раскрыла ладонь, видя маленькую «жемчужину», облитую пластиком.

«Голос» Этери похолодел от ужаса:

«Откуда это у тебя?»

 Я молчала. Не понимаю, как мне это удавалось в таких обстоятельствах, но я наслаждалась неожиданным страхом, разлитым в ее «голосе». Аж потеплело в груди.

«Откуда это у тебя?»

— Тебе какое дело?

«Отвечай!»

Она взвизгнула, как свинья, которую режут. Я оглохла на мгновение. Даже обманчиво показалось, что я получила над ней какое-то преимущество.

— Что это? — я уже поняла, что это не просто кусок пластмассы.

«Отвечай, когда я спрашиваю!»

Она все больше и больше выходила из себя, а в моей груди эта истерика разливалась теплом удовлетворения. Но в тот же миг моя рука взлетела на перебинтованный бок, надавила на рану так, что я охнула.

«Говори, гадина! Кто дал тебе это? Кто?!»

От боли сбилось дыхание, в глазах мутнело, в ушах запекло. Еще немного — и я упаду без чувств. Но эта чертова Этери, видимо, воспринимала боль совсем иначе. Либо вовсе не чувствовала ее. Либо была настолько ненормальной и стойкой, что могла терпеть. Стерва могла воздействовать на меня, а я была беспомощна, как ребенок, которого ведут за руку.

Она нажала на рану еще раз, резко, безжалостно, и я не сдержала крика:

— Перестань! Прошу, перестань!

«Говори! Кто дал тебе это? Кто?»

— Нордер-Галь.

Это было единственное, что пришло в голову. В конце концов, именно у него я невольно и украла эту проклятую горошину.

Я чувствовала, что Этери онемела. Во мне будто образовалась пустота, и даже на миг показалось, что эта тварь покинула мое тело. Но я понимала, что это ощущение обманчиво.

Наконец, она будто вздохнула внутри, колыхнулась:

«Значит, ты с ним заодно… Я могла догадаться».

Я понятия не имела, что она имела в виду. И не пыталась понять.

«Когда ты должна была это сделать?»

Я не знала, что ей отвечать, но понимала, что если стану отпираться, она вновь начнет истязать. Сейчас только боль имела для меня значение. Но я молчала, не понимала, что соврать, чтобы она поверила. Губы пересохли, горло саднило, будто насыпали толченое стекло.

— Скоро.

Мне было уже все равно, что я говорю. Внутри будто чиркнули острым ногтем — кажется, я только что подставила Нордер-Галя. Но ликования почему-то не испытала. Наверное потому, что мне было сложно оговорить кого бы то ни было. Бабушка всегда учила меня быть честной и порядочной. Я даже едва-едва улыбнулась — не тому она меня учила. Честность и порядочность остались где-то далеко-далеко в ее идеальном мире атласных панталон и безупречных укладок.

Тон Этери смягчился, стал вкрадчивым, спокойным, каким-то умиротворенным. Будто мои слова обрадовали ее:

«Тебе, конечно же, не сказали, что ты тогда тоже умрешь?»

— Нет.

Я отвечала поспешно, не думая, стараясь попасть в то, что она хочет услышать. Но она не замечала этого, не хотела замечать. Ей не нужны были мои