Лида не пропускала ни одного занятия, оказалась страшной язвой, но в коллектив вписалась легко.

Градов любил групповые занятия. Там всегда было весело, и тетки ходили с удовольствием. Там они расслаблялись и вели себя естественно. У них были традиционные чаепития посреди занятия, на которые все приносили разные сладости, часть из которых Градов видел впервые. Складывалось впечатление, что они выбирают их не по вкусу, а по цене. Чем дороже, тем лучше. Градов вспомнил, что у него с собой есть ванильные сухари, которые он купил по дороге на работу.

– Ой, наконец-то я тоже не с пустыми руками. А то вы меня кормите и кормите!

Он выложил пакет с сухарями на стол.

Леночка, молодая мама троих детей с Рублевки, радостно воскликнула:

– Ой, я знаю такие! Мы ими лошадок кормим, когда с детьми на конюшню ездим. Им так нравится!

Оля сказала:

– Ой, мне так жалко менеджеров!

– Каких менеджеров?

– К нам вчера Костин одноклассник приезжал. Он в каком-то банке работает менеджером. Каждый день с утра до ночи там сидит. Вообще завал… Так жалко его…

Лариса спросила:

– Лен, а твой Мерс починили?

Леночка разволновалась.

– Нет, прикинь! Каждый день обещают. Мой уже им пригрозил, что нашего Коляна подошлет. Ну, реально! Не могу же я вечно на этой вонючей Тойоте ездить!

– Вообще, беспредельщики…

У Градова на столе затренькал мобильник. Номер был незнакомый.

– Это Маня…

Было плохо слышно, и мешали какие-то шорохи.

– Але! Кто это?

– Это Маня…

Он почему-то сразу узнал ее, хотя голос у нее был странный.

– Вы откуда говорите?

– Из ресторана.

– Какого ресторана?

В комнате установилась тишина.

– На Ордынке… Вы сейчас где?

– В офисе.

– Я к вам приеду.

На принятие решения было три секунды.

– Как ресторан называется?

– «Шоколадный рай»…

– Сидите там и никуда не уходите. Я сейчас приеду. Только я вас прошу, никуда не уходите!

Она отключилась. Он обернулся. Девушки молча смотрели на него.

– Милые дамы, я вынужден прервать занятие. У меня срочный вызов.

– Ну, это понятно.

Все захихикали.

Пробок не было, и он добрался до Ордынки за пятнадцать минут. Он сразу увидел Маню. Она дремала за столом, положив голову на руки. Он сел напротив. Она подняла голову, посмотрела на него мутным взглядом. Сказала:

– Он меня не любит…

– Кто? Продавец снов?

Она кивнула.

– Он вам так сказал?

– Он не хочет со мной разговаривать…

– Ну и черт с ним!

– Нет! Я не могу без него!

Она капризничала, как маленький ребенок, который требует, чтобы ему дали куклу.

– Ну, так переспите с ним.

Она опустила голову.

– Он не хочет…

– Не хочет? А вы предлагали?

Она раскрыла полы куртки, под ней был лифчик, и больше ничего.

Он с трудом сдержал улыбку.

– Да… Тяжелый случай… А почему он не хочет, как вы думаете?

– Наверное, что-то во мне не то…

– Да? А может, в нем что-то не то?

Она задумалась. Взгляд стал более осмысленным.

– Нет… Он всем нравится… Просто я его недостойна…

– Мань, а я голодный. Может, что-нибудь поедим?

Вначале она отказывалась, но после супа ей явно полегчало.

– Надо пуговицы пришить… А где я такие сейчас найду?

– Сейчас поездим, поищем…

– Антон…

Она впервые назвала его по имени, и он обрадовался.

– А у вас бывают в центре вечеринки какие-нибудь корпоративные?

– Вы хотите на вечеринку?

Она хмыкнула против воли.

– Я хочу сказать мужу, что была у вас на приеме, а там как раз была вечеринка…

– …и разбушевавшиеся психи оборвали пуговицы с вашей кофточки…

Они хором засмеялись.

– Нет, пуговицы я пришью. У вас в машине можно?

– Конечно! У меня там все пришивают пуговицы. Ох уж эти женщины!

– Я не женщина…

– Правда, а кто вы?

Она безнадежно махнула рукой.

Они объездили три магазина, но похожих пуговиц нигде не было. Градову пришла идея.

– А может, купим другую кофточку и скажем, что на вечеринке всем больным дарили по кофточке.

Она обрадовалась.

– Зачем мне дарить? Что я сама себе кофту не могу купить! Петя знает, что я периодически что-то покупаю.

Затем спросила неуверенно:

– А можно я белую кофту у вас пока оставлю? А потом заберу…

– Все-таки заберете? А я-то уж губу раскатал…

– Вы ж не фетишист…

– Да вроде бог миловал.

Он отвез ее домой и еще минут пять постоял у подъезда, периодически поглядывая наверх. С балкона ничего не падало. Он завел машину и поехал домой.

Сева никак не мог уснуть. В голове стоял голос Клыковой, ее беспрерывное стрекотание, все эти рюшечки, подушечки. А может, она этого и не говорила, а он просто насмотрелся на них за три часа. Рюшечки были повсюду, на столе, под компьютером, на тапках, которые она достала из закутка, прикрытого кружевной занавесочкой, на вышитой подушечке, которую она ему подложила на стул, хотя он ее об этом не просил. Интересно, как можно любить такую женщину, а впрочем, кажется, ее никто и не любил, хотя она постоянно намекала на какую-то неземную любовь, которую она с трудом пережила. Лучше бы не пережила. Тогда бы он не оказался сейчас перед этой унизительной дилеммой. Он и так стерпел дважды, когда позволял курочить свои рукописи. Но та, первая писательница, хотя бы не так раздражала. Кивала испуганно и конспектировала все, что он ей диктовал. А Клыкова и вправду возомнила себя классиком. Вот уж воистину нет ничего страшнее глупости. И еще бездарности. К сожалению, ему не оставили выбора. По витошинскому тону он понял, что тот сменил милость на гнев и больше церемониться с ним не будет, как будто бы Сева виноват в чужой бездарности.

Сева три часа пытался ей что-то объяснить, она замирала, глядя на него остекленевшим взглядом. Оживала, как только он замолкал, и начинала с безумной скоростью листать распечатанную рукопись и с выражением зачитывать ему особо полюбившиеся ей отрывки.