Артур с острым любопытством исподволь разглядывал людей пока еще малоизвестной ему породы. Но за исключением одного — с жидкой бородкой и глубоко посаженными холодными глазами, — никто из четверки не тянул внешне на профессионального убийцу. Один даже ласково подозвал мальчишку и, совсем по-отцовски погладив по голове, угостил конфетой.

— Жить, наверное, слишком сильно хочет, — не переставая смачно жевать, после некоторой паузы ответил Артуру сотрудник с ничем не примечательным спокойным лицом, выражение которого было чуть насмешливым. Одет он был в старую, сильно потертую кожаную куртку.

— Устроила, понимаешь, истерику: «Не трогайте меня! Не трогайте меня!» — раздраженно пожаловался Тюхису второй расстрельщик, вскинув на Артура мгновенный обжигающий взгляд, который, впрочем, тут же потух, став почти безразличным. — Сама знала, на что шла, когда занималась контрреволюцией. Ну ничего! Пускай побегает… напоследок…

Хозяева пригласили Артура за стол. Утром, когда «работа» будет закончена, они обещали накормить гостя ухой, приготовленной на костре — пропахшей горьковатым дымком.

Тюхис поблагодарил, сел и огляделся. Вдруг он заметил на подоконнике в свете керосиновой лампы медальон на цепочке. Создавалось впечатление, что его небрежно бросили туда и сразу забыли. Тюхис взял медальон в руки, открыл замочек.

Артур даже вздрогнул, когда из-под крышки на него вдруг взглянула Ольга Тэсс, точнее, ее миниатюрное живописное изображение. Мысли смешались. Он пытался понять, как сюда попал портрет любимой девушки, хотя как профессионал сразу осознал случившееся, однако глупо и отчаянно надеялся, что это какая-то случайность. Внезапно острая игла ужаса пронзила сознание: «Неужели она погибла?!»

Прямо с аэродрома, купив по дороге цветы и торт, Борис отправился домой к Ольге. Но ее квартира оказалась опечатана. Нефедов стал звонить и барабанить кулаком в соседские двери. Молодому симпатичному летчику с импозантной трубкой во рту охотно открывали, но, едва услышав, что военный интересуется семьей Тэсс, люди сразу менялись в лице и спешили захлопнуть перед ним дверь. Когда это случилось в третий раз, Нефедов дал волю чувствам, смачно обматерив передумавшего с ним разговаривать манерного брюнета в шелковом халате и с сеточкой на голове.

Настроение у Бориса было паршивым. А главное, было не ясно, где искать ответ на неожиданную жизненную загадку: в домоуправлении, милиции, ректорате Ольгиного журфака или, может, на службе у ее отца?

Сняв фуражку, Борис присел на ступеньку лестницы, рассеянно поставил рядом нелепый в данных обстоятельствах торт, положил купленный возле метро букет. И тут слегка приоткрылась дверь, в которую Борис еще не успел позвонить. В узкой щели сверкнули стекла очков, и кто-то громко зашептал старческим голосом:

— Молодой человек, браво! Такого кружевного многоэтажного мата мне не приходилось слышать лет пятнадцать. Приятно убедиться, что еще остались мастера по этой части.

Борис повторил свой вопрос о семье Тэсс. Его невидимый собеседник протяжно вздохнул и грустно посетовал:

— В странное время живем: вечером при встрече кланяешься с человеком, а на утро от него одни бренные печати на дверях остаются…

— Так что же случилось-то?!

— А вы, товарищ военный, взгляните на печати-то, тогда сами все поймете, — посоветовал на прощание старик, закрывая дверь.

Печати принадлежали НКВД. Борис сразу вспомнил свое последнее посещение квартиры Тэсс перед отъездом в Испанию, странный разговор с отцом Ольги. «Вы знаете, Борис, что означают эти красные сургучные печати? — помнится спросил его тогда Фома Ильич. — Они означают, что жильцы этих квартир уже никогда не вернутся к себе домой…»

«Но с какой стати ими могло заинтересоваться НКВД? — недоумевал молодой человек. — Но даже если за Фомой Ильичем действительно есть какая-то вина, то при чем тут его жена и дочь?! Нет, необходимо продолжать поиски Ольги! Вероятно, после ареста Фомы Ильича их просто выселили из этой квартиры, и они живут у каких-нибудь своих родственников или знакомых». Борис немедленно отправился на поиски кого-нибудь из общих друзей, кто смог бы дать ему ниточку к любимой.

Примерно через час в маленькой пивной возле смоленского рынка Нефедов пил за встречу со школьным знакомым Васькой Грязновым, которого сумел первого отыскать из разлетевшихся во взрослой жизни одноклассников. Приятель работал наборщиком в расположенной неподалеку типографии. Он почему-то обращался к ровеснику Нефедову на «вы» и смотрел на «героя воздуха» с подобострастием обывателя, комплексующего по поводу собственной незначительности. Это злило Бориса, который рассчитывал на доверительный разговор.

Трудовой день как раз только недавно закончился, так что в полуподвальном помещении третьесортной забегаловки было не протолкнуться. Столики брались только покинувшими заводские проходные рабочими с боем, но синяя авиационная форма Бориса, его уверенный с солидной хрипотцой голос вызывали почтительное отношение со стороны местных завсегдатаев.

— Где это тебя? — Васька уважительно кивнул на палочку-трость в руках Бориса, на которую он опирался при ходьбе.

— Да понимаешь, по пьяни в речку нырнул не слишком удачно. Вот об корягу ногу поранил, — Борису приходилось почти кричать, обращаясь к Грязнову, чтобы быть услышанным в многоголосном гвалте заполненной до отказа пивной.

— Да-а, Борька! Как был ты в школе шалопаем, так им и остался! — с плохо скрываемой радостью объявил Борису одноклассник и запросто хлопнул его по плечу. — А я-то думал, что тебя «там» ранило. Ну сам понимаешь где. А наши-то, наши! Чего только про тебя не навыдумывали: и что на войну тебя будто послали, и что геройски ты там отличился, и что ранили тебя. Даже врали, что целым полком, мол, уже командуешь! Пустозвоны!

— Да какая там война! — махнул рукой и придурковато захихикал Борис. — Я больше по хозяйственной части: помидорчики для летной столовки заготавливаю, да доярками с подсобного хозяйства командую.

Собеседник Нефедова приосанился и теперь даже немного свысока поглядывал на непутевого одноклассника. Он-то ведь у себя в типографии — целый метранпаж! Бригадой наборщиков командует. Не то что этот «летчик-неудачник». Дистанция между одноклассниками сократилась до предела.

Борис решил, что пора, и осторожно подвел разговор к интересующей его теме. Но даже успевший порядочно накачаться пивом и водкой приятель при упоминании фамилии Тэсс сразу помрачнел и как будто с подозрением взглянул на неизвестно откуда вдруг возникшего школьного знакомого. Бориса неприятно удивила такая бдительность парня, которого все в школе считали первым треплом: «Да, меняет время людей, ох как меняет! — думал Нефедов. — А может, в самом времени нынешнем — крученном-верченном все дело? Вон как набычился бывший простачок Вася-Василек, будто я ему в пиво плюнул. Что за странные порядочки наступили в родном городе. Даже просто назвать человека по имени страшно, словно он прокаженный какой».