И Хармана приняла этот дар.

Первопричинный ветер вошел в ее хрупкую плоть снова. Она судорожно схватила сухим ртом воздух, с тихим стоном вздохнула, словно бы пробудившись от долгого и тягостного кошмара, и… задышала вновь!

Благополучие Сильнейших и благополучие всего Дома Гамелинов было напрямую связано со здравием и могуществом их госпожи. Конгетлар, кем бы он ни был, вернул дыхание Хармане. Он восполнил ее силы! Он оживил ее! Дом Гамелинов будет жить с новым Хозяином!

И тогда Сильнейшие, не сговариваясь, преклонили колени перед Герфегестом. На сей раз этот жест повиновения был исполнен искренности.

7

С тех пор как Герфегест привел к повиновению Дом Гамелинов, прошло три дня.

За эти три дня многое успело измениться. «Новый Хозяин» – так теперь называли Герфегеста Гамелины. «Братья» – так называл теперь первых Гамелинов Герфегест. «Люди» – так звал Герфегест стражу и воинов, присягнувших вслед за Дюжиной Сильнейших на верность своему Хозяину.

Три дня Хармана не открывала глаз – она лежала в своем спальном покое, который впору было бы назвать саркофагом. В том самом покое, куда еще недавно при помощи «кошек» и духового ружья с отравленными иглами пробирался Герфегест.

Хармана как будто спала. Веки ее слегка подрагивали. Но сон ее был неспокойным. Герфегест, почти неотлучно сидевший возле ее ложа, видел, как ее совершенным лицом овладевают попеременно то печаль, то радость. «Где, в каких неведомых землях, в каких мирах странствует ее душа, пока ее тело, ставшее лишь немного теплее, чем раньше, но все-таки еще потусторонне прохладное, покоится здесь?» – вот какой вопрос задавал себе Герфегест. Но ответа на него он не знал.

Челядь исправно носила Герфегесту изысканные яства, к которым он не притрагивался. Не менее изысканные вина, которыми он брезговал. Военачальники пичкали его новостями, которыми он не слишком интересовался. Пока Харманы нет с ним, интересоваться чем-либо, кроме нее, кощунственно.

Терпение Герфегеста было вознаграждено. Утром четвертого дня Хармана открыла глаза. Встретив своим затуманенным взором взор Герфегеста, исполненный любви и сострадания, она сказала:

– Все это время я думала только о тебе, Герфегест. – И, заметив на своем указательном пальце перстень Конгетларов, добавила с хитрой усмешкой: – Гм… Наш с тобой союз будет первым равным союзом за всю историю нашего Дома.

8

– Семя Ветра. В нем ключ к нашему торжеству. Или по крайней мере к спасению, – сказала Хармана, но в ее голосе было больше грусти, чем торжества.

Как бы откликаясь на ее слова, Герфегест нащупал под рубахой медальон с Семенем Ветра и задумчиво ощупал его пальцами. «Ключ-то, конечно, ключ. Но где та самая замочная скважина, к которой он подойдет?» Да и что скрыто за дверью, несущей эту замочную скважину, он тоже не знал.

– Скажи мне, Герфегест, зачем тебе понадобилось Семя Ветра? Я уже знаю, что ты принес его из Сармонтазары. И что Ганфала, который давно точил на него зубы, обласкал тебя. Зачем оно Ганфале, мы не знаем. Но скажи хотя бы зачем оно тебе? Почему ты носишь его на груди?

– Зачем? Это странный вопрос, Хармана. Можешь ли ты толково объяснить мне, зачем мы встретились с тобой? Зачем светит солнце и прибой лижет скалы близ Наг-Нараона? Зачем мне Семя Ветра… Я не знал, что с ним делать, когда отыскал его в подземельях цитадели Тайа-Ароан, обжитых крысами и бестелесными призраками.

– Что это за цитадель? – перебила его Хармана.

– В бытность свою – самая неприступная крепость Сармонтазары. И самая мерзкая притом. Ее построил Октанг Урайн. Так еще семь лет назад звали первого по могуществу темного мага Сармонтазары, называвшего себя Дланью, Устами и Чреслами Хуммера.

– И чреслами? – Хармана покатилась со смеху.

– Угу. Именно так, – ухмыльнулся Герфегест. – Между прочим, этот безумец действительно воспринял, точнее даже сказать, впустил в себя часть злотворящей силы Хуммера. Он действительно стал в некоторой мере его Чреслами, да будут они прокляты вместе с прочим. Урайну, например, удалось в противоестественном соитии с двумя Чудовищами Хуммера, прозываемыми Серебряными Птицами, сотворить крылатого юношу.

– Ничего себе.

Хармана враз помрачнела. Кому, как не ей, просвещенному магу, было знать, сколь опасен человек, воспринявший часть злотворящей силы Хуммера! Герфегест почувствовал, что выдержками из невеселой летописи подвигов Октанга Урайна рискует вконец испортить настроение своей возлюбленной.

Он поспешил вернуть разговор в более безопасное, а заодно и более предметное русло.

– Да… Впрочем, оставим Урайна и вернемся к тому, как я отыскал Семя Ветра. Некто Нисоред, маг-отшельник из Пояса Усопших, последний, кто видел меня в Синем Алустрале пятнадцать лет назад, рассказал мне, как пройти сквозь Врата Хуммера. Нисоред говорил, что у меня есть шансы отыскать Семя Ветра в тех землях, где мне предстоит скитаться не один год. Я слышал о Семени Ветра и раньше…

– От кого? – оживилась Хармана.

– От моего учителя, Зикры Конгетлара. К сожалению, многого узнать мне не удалось, хотя все, что говорил по этому поводу Зикра, я помню наизусть. «Когда наступит твоя двадцать первая весна, когда она уступит место другим временам и возрастам твоей жизни и первопричинный ветер овладеет всем твоим существом, тогда, но не ранее, чем тогда, я расскажу тебе о Семени Ветра». Как видишь, не очень густо, моя девочка…

Хармана нетерпеливо кивнула. Она явно хотела рассказать что-то интересное.

– Зикре Конгетлару были открыты тайны жизни и смерти. Я видела его имя в… В одном месте. Зикра был одним из немногих людей Алустрала, кто служил не своему Дому, но Ветру. Я слишком молода, чтобы в полной мере оценить магические таланты Зикры, но знаю точно: он мог тягаться с любым из нас, Гамелинов, в магических искусствах.

– Это правда, Хармана, – подтвердил Герфегест, для которого Зикра Конгетлар был более чем учителем. Даже если бы сказанное Харманой было далеко от истины, он все равно сказал бы то, что сказал. Его почтение перед Зикрой даже сейчас, спустя пятнадцать лет, было безграничным. – Только не пойму, о каких искусствах ты говоришь. Насколько я помню, Зикра не хотел, чтобы его считали магом.

– Однако это не мешало ему совершенствоваться в искусстве та-лан. – Хармана свела на переносице свои тонкие густые брови. – Мой учитель говорил мне об одном из отцов вашего Дома, теперь я уверена, что именно о Зикре… он говорил мне, что ему нет равных в искусстве перерождения… Мой учитель тоже был мастером…

Сказанное Харманой оказалось откровением для Герфегеста. Откровением, подобным удару молнии. Он знал, что такое искусство та-лан.

Считалось, что само это слово пришло из древнего языка Народов Моря и, насколько можно было верить легендам, означало буквально «за чертой». За чертой смерти. Тот, кто постиг искусство та-лан в совершенстве, мог приходить в бренный мир после смерти, по своему желанию выбирая новое тело для своей бессмертной души.