В отличие от непосвященных, которым судьба сама указывает, когда и куда идти, в каком теле рождаться и чем заниматься после, мастер та-лан сам был кузнецом своего будущего. Святая и Проклятая Земли Грем не были для мастеров та-лан ни садом наслаждений, ни узилищем. Когда ученик приходил к мастеру, чтобы учиться та-лан, он хотел одного: уверенности, что там, у последней черты, он сможет совладать с силами судьбы и вновь прийти в этот мир победителем.

Во второй, в третий, в сотый раз, пока жизнь в мире изменений не наскучит ему. Но, достигнув совершенства, мастера та-лан не слишком часто пользовались своим правом родиться в облике человека – великого воина, тирана, мага. Большинство из них достигали Великого Освобождения и принимали решение остаться в Святой Земле Грем навеки.

Искусство та-лан было сакральным. О нем не писали книг, о нем не судачили. Требовалось прямое указание духа, чтобы мастер принял ученика под свое крыло. Великое и немногочисленное братство мастеров существовало в Синем Алустрале искони, но почти никто не знал мастеров в лицо… Поразмыслив об этом, Герфегест пришел к выводу, что в его неведении относительно мастерства Зикры нет ничего удивительного.

– Мне ничего не известно об этом, Хармана, – положив руку на медальон с Семенем Ветра, смущенно сказал Герфегест.

– Я знаю – это так, – сказала Хармана, как будто за время их с Герфегестом разговора произошло нечто, что окончательно убедило ее в своей правоте.

Что конкретно – Герфегест не догадывался. Но ведь не догадывался он о тайных механизмах еще тысяч разных событий. Например, отчего пол под стопами вассалов, затеявших неповиновение, пополз вниз, навстречу сверкающим клинкам…

В том-то и разница между ним и Харманой: она ведает много такого, о чем понятия не имеет Герфегест.

– Я не знаю точно, захотел ли Зикра Конгетлар прийти в этот мир еще раз. Но если он пришел, то наверняка знает, что делать с Семенем Ветра. Он обещал открыть тебе эту тайну. И он откроет ее тебе. Но как нам найти человека, в теле которого теперь воплощена бессмертная душа твоего учителя?

– Да, отыскать человека в людском муравейнике – задача для терпеливых… Скажи, Хармана, как вообще можно найти того мальчика или девочку, телом которого решил воспользоваться Зикра, если, конечно, он действительно мастер та-лан? Быть может, тот ребенок даже еще не умеет говорить? Может, он еще не родился?

Хармана сверкнула глазами и прянула вперед, оторвавшись от спинки кресла, на котором сидела. Герфегест был достаточно наблюдателен для того, чтобы, еще не услышав ни слова, догадаться, что ответ на этот вопрос она знает совершенно точно.

– Это ведомо двоим: Стагевду и Ганфале.

– Если так, то, быть может, они расскажут и о том, что делать с Семенем Ветра? – с иронией спросил Герфегест. Ему надоело каждый день узнавать одну и ту же истину: все, что только можно ведать, ведает Ганфала, проклятый Рыбий Пастырь.

– Ганфала – да. Стагевд – нет. Стагевд знал, что Ганфале нужно Семя Ветра. И сделал из этого вывод, что для полной победы над Рыбьим Пастырем следует прибрать к рукам Священный Остров и завладеть Семенем Ветра. Дагаат теперь в наших руках. Семя Ветра – тоже. Но, увы, что делать с Семенем Стагевд не представлял. Чтобы узнать это, он прилагал множество усилий. Совсем недавно наши люди пронюхали о чем-то важном, и, даю голову на отсечение, это важное как-то связано с Зикрой, а точнее, с тем ребенком, который теперь отчасти Зикра…

– Но что толку нам от осведомленности Стагевда, голова которого полеживает в «мертвой корзине», а тело сожжено два дня назад? – пожал плечами Герфегест.

Это и впрямь забавно. «Поймать за хвост улетевшую ворону», – говорили в подобных случаях Конгетлары.

– Быть может, нужно съездить и спросить у Ганфалы? – Герфегест саркастически ухмыльнулся, представив себе сцену: он и Ганфала обсуждают тонкости Магии Стихий, прихлебывая белое вино Эльм-Оров. При этом ему в затылок смотрит дюжина отравленных стрел.

– В мертвой голове моего брата больше проку, чем во всех объяснениях Ганфалы.

– И в чем же этот прок?

Хармана ответила не сразу. Она степенно поднялась с кресла и поправила платье, скупо расшитое серебром. Затем она повесила свой черный веер на крючочек у пояса, отворила нишу в стене и извлекла оттуда «мертвую корзину». Вслед за чем жестом пригласила Герфегеста следовать за собой.

– Все, что знал Стагевд, нам поведает его голова.

Герфегест устало вздохнул. Да, он снова в Синем Алустрале. Только здесь маги не брезгуют отрубленными головами кровников и знают, как заставить эти головы говорить.

9

Самая высокая башня Наг-Нараона звалась Игольчатой недаром. Башня была настолько тонка и высока, что разум отказывался признать в этой портняжной игле рукотворное строение. Для того чтобы добраться до ее вершины, скрытой хрустальной крышей, нужно было потратить не менее получаса на подъем по крутой винтовой лестнице.

В руках Герфегеста была «мертвая корзина», в руках Харманы – масляный светильник, которым она освещала ступеньки лестницы, извивавшейся внутри каменной кишки Игольчатой Башни. Казалось, этим ступеням не будет конца.

Наконец они очутились в крохотной комнате на самой вершине. Сквозь хрусталь подмигивали звезды. В ромбовидных окошках шумел ветер. В каждом ромбе пара бронзовых лебедей безмятежно ласкалась клювами на зависть всему издерганному, неласковому Наг-Нараону…

Герфегест уже успел привыкнуть к тому, что самым популярным узором в Наг-Нараоне являются вездесущие лебеди. («В них наша сила! Они поддерживают магическую завесу!» – повторяла Хармана с серьезнейшим выражением лица.) Герфегест все еще не свыкся с мыслью о том, что он – ходячее воплощение одного из этих лебедей. Возможно, левого.

В центре комнатки стоял треножник. Его чугунные лапы сходились вверху тремя шестипалыми ладонями. Герфегест догадался, что хвату этих чугунных пальцев ему предстоит вверить «мертвую корзину».

Его догадка подтвердилась. Прошептав несколько заклинаний, смысла которых Герфегесту знать было не дано, Хармана поставила сосуд с головой Стагевда на треножник. Чугунные пальцы сомкнулись вокруг донца фарфорового сосуда. В животе у Герфегеста похолодело от жути. Как и все чуждые магии смертные, Герфегест ненавидел, когда неживое прикидывается живым…

Невозмутимая Хармана открыла крышку.

Потом Хозяйка Гамелинов запела.

Ее хрустальный голос разбивался о купол Игольчатой Башни и, подхваченный ветром, уносился в море сквозь лебединые окошки. Мотив был тягуч и не слишком мелодичен. Слова были непонятны Герфегесту. Временами в ее голосе звенела сталь, временами Герфегесту чудилось, что он слышит в нем крик младенца, вместе с колыбелью брошенного в морские воды. Чугунный треножник стал медленно оборачиваться вокруг своей оси – видимо, в соответствии с магическими указаниями Харманы он пытался сориентировать голову Стагевда по сторонам света…