— Лето год назад. Мы ездили к морю, мы вообще много куда ездили. А потом он исчез, уехал и ничего не сказал.

Алек подбежал к телу. Мысли крутились быстрее, чем он успевал осознавать. Алек осторожно перевернул Дорохова на бок. На спине между лопаток виднелось багровое пятно. Третье ножевое. Удар в спину.

И нож. Символ. Предательства.

Алек чувствовал на себе взгляд Камиллы. А за окном занимался рассвет. Всё быстрее солнце бежало вверх, к полосам розовых облаков и крышам первых на его пути серых пятиэтажек. Алек не смотрел на часы. Он только поспешно вскочил и заставил себя забыть о расследовании. Сейчас он, Алек Руденко, капитан полиции, играет против закона.

— Это я. Но я… я не помню, не помню. — Камилла твердила это, как мантру, словно одна фраза и удерживала её в реальности.

Алек больше не стал доводить её вопросами. Стараясь не думать о том, что творит, он заметал следы. И где Алек всё это видел? Наверное, полицейские и правда становятся лучшими преступниками, может быть, даже благодаря интуиции. Именно она спасала Алека теперь.

Первым делом он забрал записку, тщательно протёр рукоять ножа и оставил его на месте. Если пропадёт символ, возникнут подозрения. Потом Алек затёр следы на подоконнике и на полу, достал телефон из кармана убитого, нашёл даже ноутбук. И пожалел, что с ним сейчас нет Сени. Вскрыть пароли с помощью Журавлёва было бы куда проще. В конце концов бросив ноутбук, Алек присоединился к Камилле, которая судорожно что-то искала. Камеры.

— Проклятье! — Алек подскочил к дивану. Плед уже сполз на пол. Только теперь он понял, что и камерами дело не ограничится.

Алек переводил взгляд с Камиллы на диван несколько долгих секунд. И как он сразу не догадался? Где угодно может оказаться прямая улика. Любая мелочь, хоть волос, хоть отпечаток…

— Мы будем здесь первыми завтра утром, — отвечая на взгляд Алека, заявила Камилла. Она часто моргала и теребила пуговицу. Но голос её звучал так уверенно, словно утро уже наступило.

— Кто вызовет? — обрывистые вопросы, такие же ответы. Их хватало, чтобы понять друг друга.

— Я.

— Никто не заметит раньше? — на всякий случай уточнил Алек. Но если Камилла сказала, значит, сделает.

— Никто не будет искать его раньше вечера. — Она показала переписку. Алек согласно кивнул. Значит, завтра утром место убийства будет в их распоряжении, по крайней мере полчаса.

Солнце уже вовсю освещало крыши. Его алые и розовые пальцы тянулись к небу и разбрызгивали всюду утренние краски. Солнце больше не было зловещим. Наоборот, оно несло в себе что-то чистое, светлое, смутно напоминающее надежду. Алек, как во сне, смотрел на Камиллу, на следы крови на ковре. И казалось, вот сейчас этот луч, в котором уже пляшет пыль, доберётся до дальнего угла комнаты. И солнце высушит кровь. И иллюзия исчезнет. Как сон.

Но и тут вклинился голос разума: «Разве последние сны не были пророческими?»

— Это не ты, верно? Это как с Андреем. — Алек прошёл по комнате. Из угла в угол. От окна к телу. От тела к окну. Солнечный свет резал глаза после ночной полутьмы. Алек ходил, заложив руки за спину. Лишь бы не стоять на месте. Когда всё кругом движется, оно кажется менее жутким.

— Не знаю. — Алек прочитал по губам. — Я… Я не понимаю. Не помню!

Алек подскочил к Камилле, схватил её за руку. Слишком резко и слишком крепко. Она подняла глаза с испугом и удивлением. Вскрик превратился в тихий всхлип на её приоткрытых губах.

— Это не ты. — Алек больше не спрашивал.

— Что это? — Один вопрос сорвался с её пересохших губ и повис в густом воздухе. Вопрос, на который не было ответа.

Они стояли совсем рядом под лучами восходящего солнца. При утреннем свете поблёскивала, но уже не так пугала кровь. И мертвец больше не казался живым воплощением смерти. Они стояли в каком-то метре от багровых разводов на ковре, дышали воздухом, пропитанным ночными кошмарами, и держались друг за друга. Алек смотрел, как солнце золотит растрёпанные волосы Камиллы, как лицо её блестит от невысохших слёз. Конечно, всё это — одна огромная ошибка. И к чему бы она ни привела, сам Алек больше не ошибётся.

— Камера, — пролепетала Камилла. Алек встрепенулся и снова подбежал к комоду. Вместе с восходом возобновится запас сил. Алек ловко влез на комод и пошарил ладонью по плинтусу.

Камилла повторила его действия с другого угла. Она вскарабкалась на спинку дивана и, поднявшись на носочки, дотянулась до плинтуса. Камеру нашли на удивление быстро. Алек спрятал её в карман, и маленький чёрный механизм, словно жук, скрылся в складках широкой толстовки. Когда-нибудь Алек решится посмотреть, что этот жук успел увидеть.

А пока он ещё раз обошёл комнату, заглянул в гостиную и, не спрашивая у Камиллы разрешения, снял с рюкзака брелок. Больше напоминаний о том лете нигде не было. И выходя из квартиры, Алек аккуратно расправил за собой складки ковра.

Он стоял на пороге. Камилла ждала в подъезде. Квартира спала, а солнце щекотало её. И стены тихо смеялись. От их смеха прыгали по полу солнечные зайчики. Отсюда, от двери, не было видно жуткой картины, которую скрывали в себе эти весёлые стены. Квартира казалась нетронутой, девственно чистой. Алек тихо закрыл дверь. И снова, как пару часов назад, он коснулся её резной поверхности, проследил за вертушками до самого глазка. И аккуратно сдвинул его.

Только где-то на задворках сознания щёлкнула и погасла вспышка. Ведь глазок сдвинут. Значит, она зашла через дверь. Дорохов видел её через глазок и сам впустил.

Её? Алек отмахнулся от догадок, как от надоедливых мух. Но всё равно тихо шептал внутренний голос, который и называют интуицией: «Её, ты сказал её. Камиллу? Или тень?»

Алек накинул на голову капюшон, спрятал руки в карманы. Пальцы нащупали камеру. И Алек сжал её, чтобы не выронить, если придётся бежать. От телефона Дорохова он решил избавиться, как и от записки. Алек потянулся уже к ручке подъезда, когда Камилла дёрнула его за рукав и потянула назад, в тёмный угол под лестницей, в окружение велосипедов.

— Камеры у подъезда, — прошептала она, до хруста стиснув руку Алека.

И как он не подумал об этом? Камилле даже нечем было закрыть лицо. Стирать записи с камер — не вариант. У Алека с собой и оружия не было. Тем более, что окончательно становиться на скользкую дорожку он не планировал. И всё-таки