Я совсем сбита с толку – не понимаю, что они делают здесь вместе, ведь они даже не подруги. Я смотрю на них, и мои мысли становятся похожи на пушинки одуванчика, разлетающиеся в стороны на ветру, – я никак не могу поймать их и додумать до конца. Почему Анук заплетает волосы Элинор в косу? Ведь это отвратительные волосы – редкие, прилизанные, ни дать ни взять крысиные хвосты. Почему на запястье Анук нет фенечки, символа дружбы, который я для нее смастерила, ведь она говорила, что не снимет его никогда?

Они разговаривают друг с другом, но я стою недостаточно близко, чтобы слышать их слова. Очень медленно и бесшумно я на цыпочках перехожу к следующему дереву. Потом к тому, которое растет впереди него. И к тому, которое стоит еще ближе к ним. Теперь я могу слышать все.

– А что ты наденешь на вечеринку у Тары? – спрашивает Элинор.

Тара устраивает вечеринку? А мне об этом никто не говорил.

– Вероятно, что-нибудь новое, – отвечает Анук. – В следующие выходные мы с мамой поедем за покупками.

Я поверить не могу, что Анук поедет за покупками опять. У нее накопилось уже столько праздничных платьев, что они могли бы заполнить всю мою спальню. Вот бы она запулила несколько своих старых платьев так, чтобы они попали ко мне!

Анук закончила заплетать волосы Элинор. Думаю, она довольна тем, что у нее получилось, потому что она улыбается, закрепляя конец косы резинкой для волос. Затем улыбка сползает с ее лица.

– Она ведь не приглашена на вечеринку у Тары, не так ли?

– О чем ты, Нуки? – говорит Элинор. – Никому не хочется приглашать ее к себе на вечеринку, ведь она провоняет весь дом. – Она щиплет себя за кончик носа и ехидно смеется. – Говоря серьезно, я не понимаю, как ты могла так долго терпеть ее запах. Думаю, ее мать даже не знает, что такое стиральная машина.

Анук вздрагивает.

– Запах – это еще не самое худшее.

– А что было самым худшим? – говорит Элинор, перекинув косу через плечо вперед и поглаживая ее конец, словно это какое-то домашнее животное.

– Особенности ее личности – она законченная психичка.

Элинор хлопает в ладоши, как будто Анук сейчас сказала самые смешные слова, которые она когда-либо слышала.

– Как классно ты выразилась, Нуки! Именно так я и буду ее теперь называть: девочка-психичка.

Что-то внутри меня падает вниз, как будто выдернули затычку, и в дыру утекли все мои мечты. Это я, я девочка-психичка. Они говорят обо мне.

Сначала мне хочется убежать – быстро-быстро и далеко-далеко, чтобы больше не видеть их самодовольных улыбок и не слышать их глупых, ядовитых слов. Но затем я чувствую ярость, она рождается где-то глубоко у меня в груди и, словно волна, захлестывает все мое существо, заполняя собой каждую артерию, каждую вену, пока я не ощущаю, как от нее распухают даже мои глаза. Мне хочется вонзить ногти в ее лицо, разодрать ее прелестную улыбку, оставить на ее щеках кровавые следы. Хочется, чтобы она истошно орала, корчилась в муках, истекала кровью. И чтобы ее муки не прекратились никогда.

Хлоя

Меган работала сегодня в вечернюю смену, и до ее возвращения оставалось еще несколько часов. А пока что я находилась в доме наедине с Сэмми. Я буквально чувствовала, как ее злонамеренность колышется и кружится в воздухе нашего старого дома подобно тому, как пылинки пляшут в солнечном луче.

Прошло уже сорок восемь часов после нашей с Меган безуспешной попытки добыть ее альбом с газетными вырезками. Мне отчаянно хотелось заполучить его, потому что я была убеждена – в нем непременно найдутся ответы на имеющиеся у нас многочисленные вопросы по поводу истинного лица нашей загадочной соседки по дому. В портрете Сэмми было столько странностей и нестыковок – у нее не имелось ни странички в соцсетях, ни друзей, ни семьи, и к тому же она все время пыталась втереться в доверие ко мне и одновременно отстранить Меган.

А как насчет того, что практически все вещи, которые она носила, были дизайнерскими? Она хорошо зарабатывала, так зачем ей было снимать тесную комнатушку в доме с соседками, да еще находящемся так далеко от ближайшей станции метро?

А потом эта кошмарная история с моими пропавшими из кармана ключами и файлом с проделанной мною работой, который неким таинственным образом исчез из памяти моего ноутбука. Чем дольше я об этом думала, тем больше уверялась в том, что это Сэмми, у которой возможностей для этого имелось более чем достаточно, сотворила все эти пакости, чтобы заморочить мне голову и лишить меня способности ясно соображать. И ей это удалось – а еще я была убеждена, что это ее проделки усугубили мои кошмары, сделав их более частыми и пугающими, чем они когда-либо бывали прежде.

И Меган, и мне очень нравилось жить на Бельвью-райз, и, прожив здесь всего несколько месяцев, я уже чувствовала себя в этом доме куда более комфортно, чем в любом другом жилье, которое снимала после окончания университета. И ни одной из нас: ни Меган, ни мне – не хотелось отказываться от нашего дома без борьбы, так или иначе мы собирались избавиться от присутствия Сэмми. Обсудив различные варианты действий, мы решили не идти на прямую конфронтацию с ней. Вместо этого мы намеревались просто прилагать все силы к тому, чтобы выжить ее, надеясь, что в конце концов она захочет съехать из дома сама. Мы договорились свести наши контакты с ней до минимума и вообще делать для нее проживание в доме № 46 как можно более некомфортным. Меган считала, что успех или неуспех такой тактики будет зависеть в основном от меня. По ее мнению, как только Сэмми осознает, что ей так и не удалось заполучить мою дружбу, она признает свое поражение, соберет чемоданы и съедет. Мне вовсе не хотелось обмануть ожидания моей лучшей подруги, и я была полна решимости с честью сыграть свою роль. При некотором везении Сэмми уже довольно скоро сообразит, что к чему, а если нет, то нам просто надо будет разработать новый план, так сказать, план Б.

Я демонстративно избегала общения с Сэмми уже два дня, обращаясь к ней, только когда это было абсолютно необходимо и уклоняясь от всех ее попыток завязать разговор. В начале вечера того дня я смотрела телевизор в гостиной, когда она вернулась домой, громко захлопнув за собой парадную дверь. Не знаю, где она была, но я решила, что на какой-то тусовке, связанной с ее работой. Когда она уселась рядом со мной на диван, я уловила исходящий от ее дыхания легкий запах алкоголя.

– Что ты смотришь? – спросила она.

– Ничего интересного, – ответила я. – Вообще-то я как раз собиралась подняться к себе.

Резко встав, я сунула пульт от телевизора ей в руки.

Она коротко рассмеялась.

– Это из-за того, что я сказала что-то не то?

– Я просто устала, только и всего, – сказала я, старательно избегая любого зрительного контакта.

Прежде чем отправиться наверх, я зашла в кухню, чтобы приготовить себе чашку горячего шоколада. И здесь, выбрасывая пакет из-под молока в мусорный бачок, я сделала ужасное открытие – пропавшая фотография, на которой были запечатлены моя сестра и я, лежала в бачке, злобно разорванная пополам, поверх всего остального мусора, словно ее хотели выставить напоказ. У меня было такое ощущение, будто в горле у меня застрял камень, когда я подняла обе ее половинки и положила их в карман платья. Сэмми и правда была мерзкой личностью. Какой извращенкой надо быть, чтобы сотворить такое и даже не попытаться скрыть результат своей жестокой проделки? Чем скорее эта женщина исчезнет из нашей жизни, тем лучше.