Марк очень тяжело дышит. Он делает несколько коротких шагов из-за спущенных на щиколотки штанов и усаживает меня на край мраморной столешницы возле раковин.

Ребра. Я вспоминаю про его больные ребра и думаю о том, что этот безумец только что сделал себе еще хуже, когда решил, что может сделать это, держа меня на руках.

Марк все еще во мне. Он не может даже нормально вздохнуть, только цепляется руками за мои плечи, талию. И в то же время он не может не двигаться.

Он едва уловимо качнул бедрами, и меня выгнуло от удовольствия. Узких губ коснулась самодовольная улыбка. Гордиться, что даже в таком состоянии он все еще хорош.

Теперь он двигается медленно, размеренными движениями, как и просил доктор. И я улавливаю отголоски этих же мыслей в блеске полуприкрытых глазах Марка, когда он смотрит на меня.

Эти медленные движения подводят меня к краю, а после доводят до пика мягкие поглаживания большим пальцем.

Марк протиснул руку между нашими телами, и он с жадностью смотрит мне в лицо, когда я кончаю под ним, вздрагивая всем телом.

Мерзавец улыбается. Впивается в бедра руками и тремя сильными ударами финиширует следом.

— Пойдем со мной, Вера, — шепчет он, касаясь моего лба своим. — Пойдем со мной.

Однажды я уже послушала его, а потом узнала, что он спал с другой. Однажды я даже сама приехала к нему, а после узнала, что он опять соврал.

Больше я не намерена ставить запятую. В этот вечер я ставлю точку.

Качаю головой и отталкиваю его от себя, упираясь ладонями в грудь. Целюсь в ребра, потому что иначе никогда не убегу.

Марк отшатывается и кривится.

— Вера?…

Кажется, сегодня он не знает других слов.

Спрыгиваю со столешницы, и краем глаза вижу, что в равнодушном зеркале отражается всего лишь очередная шлюха-невеста. И мерзавец, у которого стоит только на них.

На нетвердых ногах иду к двери и сама поворачиваю замок. Марк все еще держится за ребра и пытается сделать вздох. Я не рассчитала силу удара.

За распахнутой дверью женского туалета, предсказуемо, уже собралась целая толпа. Среди негодующих девушек замечаю Зою. При виде меня и мужчины за моей спиной в женском туалете у нее глаза становятся квадратными.

Ближе всех ко мне стоит администратор клуба в брючном костюме. Она хмурится при виде меня и меняется в лице при виде Марка, который, едва передвигая ноги, пытается меня нагнать.

— Твою мать, Марк! — рычит администратор. — Какого черта?!

— Потом, Оля, — хрипит он, но я уже далеко.

— Вера! — ахает Зоя, которую я тащу за руку прочь, — Скажи, что мне показалось?

— Мне плохо, — отвечаю я, — я блевала все это время, он просто сделал так, чтобы я успела привести себя в порядок, и поэтому закрыл дверь. Зоя, я хочу домой.

— Твое платье, Вера! — ахают другие подружки.

— Вера хочет домой, — говорит им вместо меня Зоя.

— Вернучик, а как же потанцевать с женихом? — масляный голос Юры возвращает меня с небес на землю.

Здесь все. Они меня искали, а я…

Вижу, как Марк пробирается сквозь толпу людей, и при виде Юры его глаза сужаются.

Разворачиваюсь и сама бегу на выход из клуба. Все равно, несмотря на голоса, шум и музыку, слышу то, от чего внутренности скручивает узлом.

— Мои поздравления, — цедит Марк сквозь зубы.

А после только женский визг и крики:

— Мужчина, что вы делаете?!

— Мужчина, остановитесь! Ему же больно!

— Юра! Юра! Наших бьют!

Музыка резко прерывается, и под крики и звон битой посуды на улице меня таки выворачивает наизнанку.

*****

— Чай или кофе?

Смотрю на заспанную продавщицу в больничном кафетерии и не понимаю ее слов. Я стою перед ней, и она ждет, когда я сделаю заказ.

— Девушка, вы здесь вообще-то не одна. Чай будете или кофе?

— Вера, Вера!

Оборачиваюсь на крик. Родители Юры бегут мне навстречу. Моя мама с трудом поспевает за ними. При виде того, что стало с платьем после драки, свидания в туалете и бега через танцпол, мама бледнеет, потом ее лицо краснеет от едва сдерживаемого гнева.

Веду их в палату к Юре, хотя они засыпают меня вопросами, я отделываюсь всего лишь кивками. Юра поворачивает к нам свою голову. Выглядит он действительно ужасно.

Раньше, чем он скажет хоть слово, я произношу первой:

— Мне жаль, что так вышло. А еще мне жаль, что я все-таки вышла за тебя.

Стягиваю кольцо с пальца.

— Верунчик… — шепчет мама. — Это все нервы, Верунчик. Пойдем, я тебе валерьяночки попрошу.

Не смотрю на нее, смотрю на свекра и свекровь, чье лицо меняется буквально на глазах. Я могу ее понять. Такую, как я, я бы выгнала взашей.

— Простите, что не сделала этого раньше.

— Ах ты, прошмандовка! — несется мне в след.

Я выхожу из палаты.

— Подождите, постойте, я все выясню, я верну… Верунчик! Вера!

Предсказуемо, что Юра даже не сказал ни слова. Мне следовало решиться раньше, чем я рухнула на самое дно, но лучше поздно, чем никогда.

Мама хватает меня за руку и больно дергает на себя. Резко разворачиваюсь к ней и, наконец, выговариваю все. И за детство, когда «мама знает лучше», и за юношество, когда «маму надо слушать, мама плохого не посоветует». За всю жизнь, в которой я приняла не так-то много самостоятельных решений, но они — мои, а не чужие. Потому что и жизнь моя. И теперь я не намерена позволять никому управлять ею так, как хочется кому-то другому.

Я больше не буду той, кто не может сделать выбор в самолете между курицей и рыбой, не буду доедать все, потому что «мама старалась, готовила, разве ты не любишь маму?», не буду выбирать тех мужчин, которым плевать на мои желания и чувства. И не позволю, никому больше не позволю решать за меня, с кем жить и за кого выходить замуж. Пусть я сто раз ошибусь, пусть набью шишки, но они будут мои. Мои ошибки — и мне за них отвечать.

Мама стоит бледная и шокированная.

— Люди же смотрят… Вера, хватит.

С меня действительно хватит. Всего этого хватит. Я не хочу быть марионеткой. И хочу жить полной жизнью.

— Что скажут родители Юры?! Вера, одумайся!

Ничего хорошего они не скажут, а жить с их сыном только, чтобы не ставить их в неудобное положение, я не буду.

— Думаешь, ты своему хахалю нужна?! — несется в спину. — Ты еще прибежишь! Приползешь к Юрочке, умоляя простить тебя!..

Опять. Ничего нового от людей, которые привыкли тобой помыкать, услышать невозможно. Те же слова, что Юра бросил мне вслед, когда я вытаскивала из квартиры чемодан, направляясь в аэропорт.