— О ком ты? — недоумеваю я.

— Сама знаешь! — рычит она. — Ты такая же тварь!

Что-то произошло с тех пор, как мы виделись два дня назад, и, похоже, она считает меня виновной. Мне, наверное, следовало бы оставить ее в покое, но вместо этого я продолжаю ворошить осиное гнездо.

— Нет, Нина, правда…

— Ты долго контролировала мою жизнь. Хотела сделать из меня марионетку, которая всегда будет рядом. Не давала взрослеть, лишала самого дорогого. Обокрала меня.

Отодвигаю тарелку в сторону.

— С чего ты взяла?

— Ты никогда меня по-настоящему не любила. Эгоистка!

— Напротив. Ты не представляешь, чем мне пришлось пожертвовать ради любви к тебе.

— Что? — Она усмехается. — Ты вообще никого никогда не любила, кроме себя!

Понимаю, что надо смолчать, но больше не могу сдерживаться.

— А ты? Твое сердце сочится ядом, а мозг настолько извращен, что ты ставишь жажду мести превыше всего, даже превыше жизни тех, кто заботится о тебе!

— Как ты смеешь говорить о любви ко мне, если отдала моего ребенка?

Гнев оглушает меня, и я перестаю себя контролировать.

— И не жалею! Ты не могла тогда быть ему хорошей матерью. И то, как ты сейчас поступаешь со мной, лишь доказывает мою правоту. Я спасла этого малыша, потому что в конце концов ты убила бы его так же, как убиваешь меня сейчас. Ты жуткая эгоистка!

Не успеваю я договорить, как Нина швыряет в меня стакан. К счастью, он пролетает мимо и разбивается о стену. Осколки рассыпаются по ковру.

— Эгоистка? — кричит она. — У тебя хватает наглости называть меня эгоисткой?! После всего, что ты, мразь, сотворила? Да как ты смеешь!..

Нина вскакивает на ноги, и первое инстинктивное побуждение — сжаться и спрятаться. Однако пересиливаю себя и выпрямляюсь, воодушевленная внезапной решимостью: не хочу провести остаток жизни (каким бы кратким он ни был) в ее тени. Рождается сила, которой я даже не подозревала в себе. Больше не боюсь созданного мной монстра.

— Да, смею! — рычу я и тоже поднимаюсь на ноги.

— Ты отняла у меня все! — беснуется она; капли слюны вылетают у нее изо рта, словно крошечные пули. — Ты должна стоять на коленях и молить Бога о прощении за то, что сотворила со мной — со своим ребенком!

— Мне пришлось принимать решения, которые раздирали мое сердце в клочья. Но выбора не было — ты не оставила.

Внезапно Нина бросается вперед и сильно толкает меня к стене. Я теряю равновесие и падаю. Словно в замедленной съемке, вижу, как она тянется к хлебному ножу. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения.

Сомнений не осталось: дочь снова превратилась в убийцу. Ее глаза будто затянулись пеленой — теперь до нее не достучаться. Вокруг сгустилась тьма. Она больше не моя дочь. И что бы ни случилось дальше, вина за это будет лежать не на моей девочке, рожденной мною в муках, а на ее порочном отце, который отнял у нее детство и пробудил в ней силы, разрушившие нашу жизнь.

Нина заносит нож над головой, а я даже не пытаюсь защищаться. Готова принять смерть, если так суждено. Но пусть она смотрит в глаза собственной матери, когда из них будет утекать жизнь.

И вдруг раздается голос.

Ошеломленные, мы обе резко поворачиваемся к двери.

Там стоит молодой мужчина, его лицо искривлено судорогой ужаса.

— Нина? — спрашивает он. — Что ты делаешь?

Оторопев, мы с Ниной смотрим на незваного гостя, не в силах пошевелиться, — я на полу, она надо мной с ножом в руке. Одного звука его голоса хватило, чтобы мгновенно развеять психоз; у меня так никогда не получалось.

Мы таращимся на незнакомца, непонятно откуда взявшегося в нашем безумном мирке. Он — первый живой человек, которого я вижу с тех пор, как Нина меня здесь заперла, — не считая ее саму, конечно. Разглядывая изящную фигуру, темные волосы, серые глаза и бледную кожу, я сомневаюсь, уж не играет ли мой отчаявшийся мозг со мной злую шутку. Может, Нина все-таки ударила меня ножом, и я на пороге смерти просто выдумала его… Потом что-то щелкает. Его фигура мне смутно знакома. Ну конечно, тот самый друг Нины, которого я видела через окно своей спальни и ради которого ковыряла дыру в стене, чтобы попросить о помощи! Теперь же, когда он во плоти стоит передо мной, я не могу произнести ни слова.

Тишину прерывает стук металла о дерево, когда Нина кладет нож на стол. Затем она отступает от меня, словно надеясь сменой мизансцены стереть из памяти присутствующих кошмар нескольких мгновений назад. Я остаюсь на месте. Парень выглядит растерянным и напуганным.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Нина потухшим голосом.

— Ты написала, что покончишь с собой, если я не отвечу…

Она наклоняет голову и смотрит на него так, словно не может вспомнить за собой этот грех.

— Дверь была не заперта. Что здесь происходит? — повторяет он свой вопрос и смотрит то на меня, то на Нину.

Пытаюсь подняться на ноги, но меня всю трясет. В поисках опоры подвигаюсь к стулу, перебирая ногами как младенец, хватаюсь за него и подтягиваюсь. Незнакомец подходит и поддерживает меня за руку, пока я встаю. Гость замечает цепь и явно не в силах понять, зачем она прикреплена к моей лодыжке.

— Дилан, — говорит Нина дрожащим голосом, — ты все-таки пришел…

Я замираю. Как она его назвала?

— Дилан? — повторяю я и смотрю сначала на нее, а потом на ее друга.

И вижу в его лице черты Джона Хантера. У меня перехватывает дыхание, когда понимаю: передо мной тот самый мальчик, которого я отдала в чужую семью в надежде спасти от этого безумия.

— Ты… ты мой внук! — шепчу я.

Мои слова, кажется, пугают его еще больше. Он поворачивается к Нине.

— У меня есть бабушка и дедушка? Ты же сказала, что все умерли!

— Она два года держит меня в заключении! — выкрикиваю я, придя в себя. — Пожалуйста, помоги мне.

— Нина? Это правда? — поворачивается он к ней.

— Она больна, — вздыхает Нина. — Слабоумие. Сама не понимает, что говорит. Я ее опекаю. Забочусь, ухаживаю.

— Ложь! — вмешиваюсь я. — Она держит меня наверху против моей воли. Смотри!

Я трясу цепь и показываю, что та уходит по коридору дальше вверх по лестнице.

— Зачем ты ее приковала?

— Когда ухожу на работу… для ее же безопасности. Если предоставить ее саму себе, она может натворить бед, сбежать, заблудиться… А денег на дом престарелых у меня нет.

— Но ты же сейчас дома, так почему она на цепи?

— Дилан, не слушай ее, она лжет, — умоляю я и хватаю его за руку. — Пожалуйста, вытащи меня отсюда или позвони в полицию, позвони кому угодно, просто забери меня от нее, и пусть власти решат, кто говорит правду.