Не спеша изучаю обстановку. Описывая свой дом, Дилан явно поскромничал. Здесь чудесно. Все оформлено в серо-белых тонах, пол паркетный. Просторное фойе обустроено с изысканным вкусом: хрустальные люстры, консольные столики, стеклянные украшения, белоснежные орхидеи в горшках и семейные фотографии в богатых рамах. Я останавливаюсь на мгновение, чтобы рассмотреть одну фотографию, и сразу узнаю на ней Дилана: единственный темноволосый ребенок в окружении блондинов. По снимкам, которые он мне показывал, я примерно представляю, как выглядит его приемная мать, и вот она на другом фото: лежа на диване, поднимает над головой малыша — моего сына. Он улыбается счастливейшей улыбкой, и я ловлю себя на том, что пытаюсь ее скопировать. На других снимках он запечатлен со своими ненастоящими братьями и сестрой: в Диснейленде, на песчаном пляже, на вершине небоскреба с видом на Центральный парк Нью-Йорка. Мэгги и приемные родители Дилана лишили меня возможности разделить с сыном все эти чудесные моменты…

Не спеша добираюсь до оранжереи в задней части дома. По размерам она не уступает нашему первому этажу. Всюду развешаны фонарики, а в центре переливается огнями дискотечный шар. Гости танцуют под хиты восьмидесятых. У приемных родителей Дилана много друзей. И у меня было бы не меньше, с такими-то деньжищами…

Оглядываюсь по сторонам, но сына не вижу. Возвращаюсь к большой деревянной лестнице, словно из особняка в «Аббатстве Даунтон», поднимаюсь по ней и попадаю на площадку, куда выходит восемь дверей. По стенам развешаны семейные фотографии. Я останавливаюсь возле той, где изображен сын. На фоне остальных детей он выглядит кукушонком, подкинутым в чужое гнездо. Для меня это очевидно; нужно, чтобы он тоже это понял и увидел: его место рядом со мной, а не с ними. На снимке Дилан сидит на маленьком синем велосипеде, и я представляю, как толкаю его по дорожке. Руки сами тянутся к фотографии, я вынимаю ее из рамы и кладу в сумочку.

За одной из дверей оказывается комната Дилана. Я узнаю́ его пальто, лежащее на кровати рядом с планшетом. Включаю планшет и просматриваю историю поиска. Помимо футбольных матчей, порносайтов и собственной газеты, много запросов посвящено Джону Хантеру. Интересно, о чем он думает, когда читает эти статьи и рассматривает фотографии? Видит ли он упущенные возможности и потерянные годы, проведенные вдали от меня?

Заглядываю в гардероб, нюхаю его рубашки и трусь щекой о свитер. Нахожу шарф в клетку от «Бёрберри» и тоже кладу в сумочку. Брызгаю его парфюм себе на запястья и с наслаждением вдыхаю аромат.

Уже спускаюсь, когда замечаю самого Дилана. Он держит под руку приемную мать. Они смеются. При виде этой мерзкой женщины, присвоившей моего сына, переполняющий меня яд поднимается вверх по горлу, и я сглатываю, чтобы загнать его обратно внутрь.

Я терпеливо жду, когда сын меня заметит. И когда это наконец происходит, он останавливается как вкопанный и бледнеет.

Дилан хмурится, наблюдая, как я спускаюсь по лестнице, и мотает головой, будто сомневаясь в реальности происходящего. Похоже, он скорее готов принять меня за обман зрения, чем поверить, что его биологическая мать пришла к нему в гости.

— Нина… — шепчет он.

Приемная мать чувствует его испуг.

— Бобби? — окликает она, но он не отвечает.

— Сюрприз! — говорю я, подходя и обнимая его.

Он стоит как истукан, даже рук не поднял.

— Какого… почему…

— Решила познакомиться с твоей мамой, — с готовностью отвечаю я, хотя слово «мама» по отношению к этой отвратительной женщине дается с трудом, словно у меня полон рот гвоздей. — Здравствуйте! — Широко улыбаюсь и протягиваю ей руку, чтобы поздороваться. Мой палец задевает об огромный камень на ее кольце. — Нина. Поздравляю с днем рождения.

И вручаю ей пакет с вином.

— Джейн. Спасибо, очень мило, — говорит она, даже не заглянув внутрь.

Видно, что ей интересно узнать, кто я, однако мой сын слишком ошарашен, чтобы прояснить ситуацию.

— Вы с Бобби коллеги?

Я нарочито смеюсь и отвечаю, прежде чем Дилан успевает открыть рот:

— Нет, я не сумела бы написать статью в газету даже под страхом смерти.

— Откуда же вы друг друга знаете?

— Скажешь сам, Дилан? — говорю я.

— Дилан? — повторяет Джейн и вновь смотрит на него. — Почему она зовет тебя…

И тут до нее доходит.

— Нина, — выдыхает она и судорожно переводит взгляд с меня на Дилана. Не заметить сходство невозможно. С ее лица сходит краска.

— Извините, что не представилась. Я мама Дилана.

Джейн отступает назад, отпускает руку моего мальчика и оборачивается к нему, ожидая подтверждения.

— Это правда? — спрашивает она.

Ответа не требуется, все и так понятно по его лицу.

Нас прерывает звонок в дверь. Дилан хватает меня за руку — чересчур сильно, на мой взгляд, — и тянет в соседнюю комнату. Когда он включает лампу, становится ясно, что это кабинет. У одной стены стоит стол, у другой — высокое кожаное кресло. Джейн входит следом и закрывает дверь. Сесть мне никто не предлагает.

— Мы раньше не встречались, — говорю я, — потому что когда вы забрали у меня сына, я жила в полусне из-за сильнодействующих препаратов.

Парировать ей нечем, поэтому она молчит.

— Что ты здесь делаешь? — вмешивается Дилан. — Я тебя не приглашал.

— Вы знакомы? — спрашивает Джейн.

Дилан кивает.

— Как это случилось? — Она поворачивается ко мне. — Вы его искали?

Вопрос звучит как обвинение.

— Мой сын сам меня нашел, так ведь, Дилан?

Не стану скрывать, мне доставляет удовольствие смотреть, как ее ранят мои слова. Она поворачивается к моему мальчику, и я замечаю на его глазах слезы. Он не отвечает, видимо, боясь причинить ей боль, поэтому говорю за него:

— В последние два года мы много общались, да, Дилан?

— Два года? — повторяет Джейн и качает головой, словно не в силах поверить.

— Мы регулярно встречаемся: то я приезжаю, то он заглядывает. Живу в Нортхэмптоне, недалеко отсюда.

В комнату вбегает Оскар и сразу бросается ко мне. Облизывает мои руки и радостно виляет хвостом.

— Рада тебя видеть, малыш! — говорю я и с удовольствием замечаю горечь во взгляде Джейн — даже пес ее предал.

— Что ты здесь делаешь? — повторяет Дилан.

— Хотела познакомиться с женщиной, которая за тобой присматривала.

— Я не просто «присматривала», — возражает Джейн. — Он мой сын.

— Только не родной, так ведь?

— Я любила его как родного и растила, когда ты не могла.