Я поворачиваюсь к оставшимся гостям:

– Ну что, повторим? – Я показываю на пустые бокалы.

Папа встает, покачиваясь:

– Я закажу. Всем того же самого? – Он широким жестом обводит руками стол.

– Белого вина, пожалуйста. – Я поднимаю бокал.

– Мне тоже, – говорит мама.

– А мне красного, – просит Эд.

– А мне все равно, лишь бы было жидкое, – пьяно хихикает Джейн.

– Тогда бутылочку красного и бутылочку белого, – подводит итог папа, проталкиваясь сквозь толпу посетителей к барной стойке.

В пабе становится шумно, приходится драть горло, чтобы быть услышанным, и, хотя сердце сжимается от ужаса при мысли, что очень скоро Эд навеки покинет меня, я реально получаю удовольствие. Ведь я так соскучилась по семье и друзьям.

Папа возвращается с двумя бутылками вина, а за ним идет бармен с подносом, на котором стоят бокалы для шампанского и серебряное ведерко с бутылкой.

– Что за праздник без шампанского? – лукаво ухмыляется папа, ставя бутылки на стол.

Бармен осторожно ставит поднос, папа берет бутылку, открывает ее. Пробка с громким хлопком попадает в потолок, едва не задев стоящую рядом с нами блондинку.

– Упс! – Папа подмигивает блондинке. – Пардонте!

– Нет проблем, – отмахивается блондинка.

Расплескивая шампанское, папа дрожащей рукой пытается разлить его по бокалам; игристый напиток переливается через край, собираясь мелкими лужицами на деревянной столешнице.

– Папа, позволь мне.

– Э-э-э… Неплохая идея. – Папа передает мне бутылку, и я осторожно разливаю шампанское.

– А ты здорово навострилась. Небось была большая практика? – Папа пристально наблюдает за каждым моим движением.

– Угу. Каждый вечер только этим и занималась. – Я вручаю папе бокал. – Мы, лондонцы, такие.

– Знамо дело. – Папа неуверенно обхватывает пальцами ножку тонкого бокала и возвышает голос: – Ладно, а теперь я хочу сказать. – Мы дружно поворачиваемся к нему, и впервые за все время папа становится серьезным. – Вы наверняка знаете, что я не мастер говорить речи. Но я хочу сказать, что Зои, Эд… – Папа поднимает бокал и поворачивается в мою сторону, затем в сторону Эда. – Так вот, Зои, мы с твоей мамой очень рады, что вы наконец промеж себя все уладили. Просто невозможно было видеть, как ты страдаешь. – Папа делает паузу, задумчиво устремив глаза на свой бокал. – Хотя, так или иначе, мы счастливы, что избавились от Зои, ведь от нее один дискомфорт. – Под дружный смех папа снова поднимает бокал. – За Зои и Эда! За ваше здоровье!

– За ваше здоровье! – поддерживают его гости, мы чокаемся и пьем пенистый напиток.

У меня на глаза наворачиваются слезы, я чувствую себя глупо. Потому что знаю: мое счастье – это совсем ненадолго. И еще я знаю, что нас ждут перемены.

Хотелось бы знать какие!

Вот мы и дома. У меня кружится голова – от шампанского и нервного возбуждения. Мама с папой остаются ночевать в нашей крохотной гостевой комнате, и я слышу, как мама грохочет в ванной. Из отведенной им комнаты доносится мерный храп, я осторожно просовываю в дверь голову и вижу, что папа уже спит без задних ног, заняв большую часть дивана-кровати.

Проковыляв на кухню, я наливаю стакан воды и залпом осушаю его. И когда снова наполняю его, чувствую на талии руки Эда.

– Ой! – Я подпрыгиваю от неожиданности, расплескивая воду. – Ты меня напугал!

– Что такое?! Неужели ты ждала кого-то другого? – уткнувшись носом мне в шею, спрашивает Эд.

– Мм… Очень приятно.

Эд начинает осыпать поцелуями мою шею и плечо – я сразу покрываюсь мурашками.

– Эд, не здесь, – собрав все свое мужество в кулак, говорю я. – Родители могут услышать!

Я поворачиваюсь к нему лицом, но он продолжает меня целовать, подбираясь к моей правой груди. Меня захлестывает волной желания, я не в силах сдержать стон.

На размышления времени нет, но решение возникает моментально. В прошлый раз я оттолкнула Эда из опасения, что нас застукают родители. Но сейчас мне на все наплевать. Я хочу своего мужа, возможно, это мой последний шанс почувствовать жар его сильного тела, почувствовать его любовь. Я страстно целую Эда, беру за руку, веду в спальню, плотно закрываю за собой дверь. Я ощущаю его жадные губы на шее, груди, животе… Трепеща от вожделения, я притягиваю Эда к себе так сильно, что наши тела сливаются в одно, мы падаем на кровать. Я самозабвенно отдаю ему всю себя целиком, словно в последний раз.

Пусть эта ночь длится вечно. Ведь я боюсь, проснувшись, узнать, что все кончено. Но вот мы оба вконец обессилели. Мы лежим рядом, глядя друг на друга. Я чувствую, что теперь готова отдаться на милость судьбы, а там будь что будет.

– Я люблю тебя. Пожалуйста, никогда больше не оставляй меня. – Я нежно целую Эда в кончик носа.

Но его глаза закрыты, он не слышит меня.

И я понимаю, что бороться со сном бесполезно. Хочешь не хочешь, а пора спать.

Обычно рождественская музыка – даже когда Клифф Ричард поет «Mistletoe and Wine» – поднимает мне настроение. Я люблю Рождество и все, что с ним связано.

Но когда сегодня утром, проснувшись, я слышу, как Эд подпевает рождественской музыке на CD-плеере, мне становится дурно. Времени остается в обрез. Через шесть месяцев Эда уже не будет в живых.

Нервно сглотнув, я отодвигаю эту мысль на задний план и начинаю думать о вещах, которые попыталась изменить. Я старалась быть добрее, старалась не ссориться, не бояться проблем, почаще встречаться с людьми, разговаривать о будущем. Мне даже удалось пережить то, чего со мной раньше никогда не было. И тем не менее, судя по всему, никаких кардинальных изменений не произошло.

В результате все осталось, как было, и сейчас, например, последнее Рождество в жизни Эда, и, насколько я понимаю, он сердится на меня точно так же, как и тогда. А тогда все было ужасно.

К нам приехала Сьюзан, а еще папа с мамой и Беки с семейством. Наша квартира оказалась маловата для всей семьи, но нам хотелось собрать родных, поэтому мы, как могли, постарались их разместить.

Мне сделали второе ЭКО, но, похоже, опять неудачно, и у нас с Эдом больше не осталось моральных сил быть милыми друг с другом. И я даже начала сомневаться в том, стоит ли нам оставаться вместе. Мы целый день язвили и подкусывали друг друга, нам явно было не до веселья, и мы ели жареный картофель в напряженном молчании. От этого воспоминания мне становится не по себе.

Ладно, сегодня все будет по-другому. Даже если ничего не изменится, я, по крайней мере, приложу максимум усилий, чтобы сделать этот день счастливым. Ведь надежда умирает последней. Я встаю с кровати, накидываю халат и иду по коридору на кухню. Эд уже успел надеть подаренный мною джемпер со снеговиком, при виде которого у меня екает сердце. Я осторожно подкрадываюсь к нему сзади.