– Бомбардировщики, – выдыхаю я и пытаюсь помочь Мато, который тащит меня по улице.

Мой разум воспаряет над городом и, проносясь мимо стаи, устремляется навстречу самолетам. К нам приближаются четыре бомбардировщика, которые облепили маленькие гудящие беспилотники. Манжета тут же подключается к их спутниковым интерфейсам, и я легко получаю доступ к их элементам управления.

– Кажется, я смогу их взломать, – шепчу я, чувствуя себя так, словно выпила пару рюмок алкоголя.

– Да, но не все, – говорит Мато, проталкиваясь сквозь толпу людей. – На них установлены уникальные межсетевые протоколы. Как только ты доберешься до одного, остальные тут же отключатся от сети. Нам нужно отыскать машину и убраться подальше отсюда.

Машина. Слово эхом проносится сквозь хаос в сознании, поэтому я отвожу взгляд от самолетов и отправляю еще один импульс из манжеты. Вокруг нас сотни автомобилей, и тысячи их частей подсвечиваются у меня перед глазами, но мое внимание приковывает горящая точка у подножия горы. Она приближается и направляется к нам.

Коул. Это его джип. Он возвращается за мной.

– Нет, – ошеломленно шепчу я и останавливаюсь.

– Пошли, – рычит Мато. На мгновение на его лице вспыхивает отчаянное и ожесточенное выражение. – Я не собираюсь умирать сегодня.

– Остальные возвращаются.

– Плевать! – взрывается он и вновь тащит меня вперед. – Думаю, они видели бомбардировщики.

– Я не позволю им умереть.

– Это их решение. Они же уже выбрались за черту города.

Сглотнув, я качаю головой и пытаюсь вырваться из его хватки. Но он крепко удерживает мою правую руку, а второй просто нет. Точка света, в которую превратился джип Коула, приближается.

Я не могу позволить им вернуться сюда и умереть.

Переведя взгляд на бомбардировщики, я дроблю разум надвое. Его словно разделяет спайка, но я сосредотачиваюсь, и мир делится еще на две части.

Четыре неба. Четыре горизонта. И четыре точки внимания, которыми я устремляюсь в сердца четырех бомбардировщиков. Системы управления тут же вспыхивают передо мной – они сложные, но, если постараться, их можно взломать. Я могла бы их взломать даже по одному, но теперь мое сознание раздроблено на четыре отдельных части. Сделав вдох, я, как таран, врезаюсь в стену воспоминаний и пробиваюсь сквозь нее.

Голос Цзюнь Бэй вновь звенит в голове. Ноги подгибаются, а перед глазами все плывет, но разум уже проникает в системы бомбардировщиков так же легко, как нож в масло. Меня больше нет – больше я не одинокий голос в темноте. Я – хор. Симфония алгоритмов и насилия, вонзающаяся, словно нож, в сердца каждого из них.

Вредоносные коды вырываются из меня, как воздух из легких.

– Катарина… – начинает Мато, но замолкает и переводит взгляд на небо.

Голуби разлетаются в разные стороны, а их крики превращаются в раскаты грома, когда темные бомбардировщики проносятся сквозь стаю. Их стальные тела кружатся, вращаются и вырисовывают кривые, пока не врезаются в землю. Огненные шапки взрывов озаряют ночь, и из них вырастают столбы оранжевого пламени, вокруг которых образуются черные вихри голубей. Я прижимаюсь к Мато, чувствуя, как сотрясается грудь, а запах дыма и серы раздирает горло.

Он медленно опускает меня на землю. Его руки крепко сжимают мои, и я понимаю, что он дрожит. Наши тела вырывает из темноты свет фар, а затем джип с визгом тормозит на дороге. Машина еще не успела остановиться, а двери уже распахиваются.

– Кэт! – кричит Коул.

Я не вижу его, потому что перед глазами расплываются серебристое пятно и дрожащие голуби, словно кто-то поставил видео с ними на повтор у меня в голове. Вот только дрожат не они, а я. У меня начался припадок. Грудь сотрясается от конвульсий, а перед глазами то все расплывается, то снова становится четким. Я слышу топот.

– Кэт, что случилось? – Голос Коула срывается, а взгляд обезумевший. – Мато, что происходит?

– Она спасла нас, – опускаясь на колени рядом со мной, говорит Мато.

В его голосе звучит благоговение, а взгляд заволакивает бездна.

Я смотрю в его глаза и позволяю этой темноте утянуть меня.

Я прихожу в себя и пытаюсь стряхнуть остатки беспамятства, но веки словно налились тяжестью. Подо мной что-то твердое и холодное, во рту пересохло и ощущается вкус пепла. Скорее всего, я в каком-то помещении, потому что воздух прохладный, влажный и слегка затхлый, а еще наполнен гулом тихих голосов. Мысли превратились в бушующее темное море.

Вакцина под угрозой.

Миллионы голубей со светящимися крыльями роятся в воздухе, разнося чуму. Исправленная вакцина поможет нам на какое-то время спастись от заражения, но не остановит мутации вируса.

Я заставляю веки открыться. Надо мной сияет луч света, окруженный размытыми бликами, которые напоминают ореол. Сознание больше не раздроблено, но я ощущаю его эхо – спайку, которая может разделить реальность на мириады измерений, как это было во время взлома бомбардировщиков. Ощущаю, что внутри меня зародилось новое восприятие мира, и мне трудно не поддаться ему, трудно не раздробить разум вновь, несмотря на то что это чуть не убило меня. Мато оказался прав. Я не знаю, смогу ли снова жить лишь в одном измерении.

Отголоски боли в левой руке возвращают воспоминания о луч-ленте, обхватывающей запястье, об ослепляющем и обжигающем лазере. Я пытаюсь сжать пальцы, но чувствую лишь слабое покалывание. Кажется, словно кто-то тянет за ниточку внутри, и когда пытаюсь вытянуть руку, боль накатывает сильнее. Борясь с головокружением, я приподнимаю голову и моргаю, чтобы привыкнуть к свету над головой. Одеяло сползает с плеч. Оказывается, я лежу на скрипучей металлической койке, а левая рука пристегнута ремнями, которые удерживают ее на месте. Чувствуя, как начинает колотиться сердце, я приподнимаюсь на здоровой руке.

– Не садись.

Я оборачиваюсь и вижу Коула, сидящего на складном стуле рядом с кроватью. Под его глазами синяки, лицо осунулось.

– Попытайся еще поспать. Тебе не стоит пока двигаться.

Я качаю головой и вытягиваю шею, чтобы взглянуть на запястье. Моя левая рука обмотана серебристой защитной пленкой, а вокруг нее вьется кабель генкита с катетером. Меня все еще не покидает чувство, что что-то не так, но сквозь слои пленки видно, что рука вновь прикреплена.

Я вздыхаю с облегчением и тру глаза здоровой рукой. Мы в огромной полутемной комнате размером с баскетбольную площадку. Низкий бетонный потолок поддерживают колонны с выбитым на них шестнадцатеричным кодом местоположения. В несколько рядов стоят металлические койки, и на них лежат спящие жители Энтропии. Некоторые из них перебинтованы или покрыты синяками, а возле нескольких сидят члены семьи на таких же стульях, как Коул. Это импровизированный лазарет, который устроили на самых нижних уровнях бункера.