Теперь мое запястье обнажено.

Мато обматывает луч-лентой мое запястье. Я смотрю на него и чувствую, как начинают дрожать руки от осознания происходящего. Такое не исправишь с помощью гентеха. Можно попробовать прикрепить конечность обратно, но разрушенные нервные окончания уже не восстановятся. Они могут прорасти заново, но рука уже не будет такой, как прежде. К тому же я не уверена, что у нас получится спасти руку. Возможно, долгоносик впрыснет в нее яд.

Но если я сейчас не отрежу ее, то мы окажемся в ловушке, когда прилетят бомбардировщики.

– У нас мало времени, – опускаясь на колени рядом со мной, говорит Мато. – Хочешь, это сделаю я?

Я встречаюсь с ним взглядом и, собравшись с силами, качаю головой. Издалека доносится тихий гул.

Красная точка пульсирует на тыльной стороне ладони. И я включаю ленту.

Спустя секунду, которая кажется вечностью, я открываю глаза. В звездном небе, которое виднеется у выхода из пещеры, парят голуби. Мато напряженно застыл рядом и не сводит взгляда с моего лица. Я чувствую, как лента сжимает руку, а затем нас ослепляет белая вспышка.

Нет ни капли боли. Не раздается ни единого звука. Лишь ощущение неправильности происходящего, словно я сделала выбор, который навсегда изменил мою жизнь. Внезапно на меня накатывает отчаянное желание вернуть все назад и исправить. Я молча покачиваюсь из стороны в сторону, когда моя рука с тихим шлепком падает на пол.

– Не смотри. Все кончено.

Мато говорит спокойным голосом, но при этом заглушает птичьи крики, гул толпы и отчаянный стук моего пульса. Рука заледенела, а пальцы горят, хотя я осознаю, что их уже нет. Но эта мысль еще слишком чужда и жестока, поэтому мне так трудно свыкнуться с ней.

– Ты сделала это, – говорит он и, обхватив меня за плечи, отворачивает в сторону.

Я так четко вижу его лицо, что даже разглядела пушинки от кобальтовых перьев на его щеках. Несколько людей с криками вбегают в пещеру из города. Мато прикрывает меня своим телом, когда они проносятся мимо, наполняя воздух голосами и запахом вируса.

Он протягивает руку и, подняв что-то с пола, кладет в мой рюкзак. И хотя это происходит за моей спиной, я понимаю, что он спрятал мою руку. Мато обхватывает мое плечо и сжимает его.

– Долгоносик выпал. Он отключился, когда ты активировала ленту.

Я киваю и пытаюсь выдавить ответ, но получается лишь вздохнуть. Что-то сжимает мне руку. И Мато зачем-то дергает ее. Его пояс. Он наложил жгут. Я, не задумываясь, опускаю глаза и натыкаюсь на рану.

Там ничего нет. Обугленные кости и обожженная плоть. Еле сдерживая рыдания, я закрываю глаза и перевожу взгляд на пол.

– Шшш, ты молодец. – Мато поднимает мое лицо и сжимает его в ладонях. – А теперь тебе нужно встать. Нам нужно выбраться отсюда. Бомбардировщики прилетят через несколько минут.

Я пытаюсь что-то ответить, панель вытягивает всю энергию из мышц, отчаянно пытаясь исцелить мою руку. Перед глазами рябит от сообщений. Кровяное давление, предупреждение о возможных инфекциях, уровень адреналина. Панель спрашивает, где рука и можно ли ее как-то прикрепить обратно.

«Ее нет, – отвечаю я, с трудом собираясь с мыслями от шока. – Ее нет, и я не уверена, что ее можно вернуть».

Запястье начинает пощипывать, когда исцеляющий модуль принимается запечатывать рану. Мато закидывает себе на плечо мою здоровую руку и приподнимает меня. Я пытаюсь встать на колени, но, когда кровь приливает к конечностям и возвращает к жизни нервные окончания, тело простреливает боль.

У меня перехватывает дыхание, и я сгибаюсь пополам. Мато крепче сжимает мою руку.

– Давай же, – подхватив рюкзак, просит он, но его голос тонет в помехах.

Боль, словно гранитная плита, давит на меня, и я изо всех сил пытаюсь сдвинуть ее, блокируя разные части мозга, чтобы вырваться из ее хватки.

Но дело не только в отрезанной руке. И не с этим связаны глюки звукового модуля.

Я чувствую пульсацию в основании черепа.

– Соберись, Катарина.

Мато тащит меня по коридору пещеры, взвалив на себя весь мой вес.

Я сглатываю и пытаюсь идти, но ноги лишь безвольно скребут по земле. Мышцы сводит судорога. Нервная система объята огнем. Люди нескончаемым потоком бегут нам навстречу, пытаясь попасть на безопасные уровни бункера. Они кричат, а их тела облеплены перьями. Мне следует сказать им, что они должны убраться подальше отсюда, но голос пропал, а все мысли лишь о случившемся. Мато тянет меня вперед, протискиваясь между людьми, и мы, пошатываясь, выходим из пещеры.

В городе царит хаос. А над ним парят голуби со светящимися крыльями – неприступный, нескончаемый, бушующий океан света. Они великолепны. От этого вида у меня перехватывает дыхание, и, кажется, у Мато тоже. Мы останавливаемся и как зачарованные смотрим на безумные вспышки света.

Крики стаи – это не щелчки и клекот, а симфония, разносящаяся по ночному воздуху. Сложнейшие, многослойные, мелодичные переливы пронзительных звуков так же прекрасны, как волны света, пульсирующие в небе. Что-то отзывается во мне, тянет за невидимую нить. И кажется, будто с неба, окрашенного светящимися крыльями, на меня смотрит Цзюнь Бэй, а ее голос заполняет мой разум.

Мато вытаскивает меня на широкую улицу, которая петляет между редко стоящими домами. Мы пробираемся сквозь толпу к автомобилям, виднеющимся вдалеке. Но внезапно люди начинают двоиться у меня перед глазами.

Я напрягаюсь и пытаюсь сосредоточиться, но очертания разделяются и расходятся все дальше, как будто передо мной находятся два отдельных города.

Но это не сбой зрительного модуля. Это что-то новое. Как будто я открыла еще одно измерение.

– Мато, – выдыхаю я. – У меня получилось.

Я поняла, что это. Ведь совсем недавно пыталась добиться этого сама. Но, видимо, чтобы совершить прорыв, потребовалось потерять руку и оказаться в смертельной опасности. Боль в запястье проломила защитную стену в сознании, и, несмотря на ужас, шок и дрожь, охватившие тело, меня захлестнуло волной удовлетворения.

– Кажется, у меня получилось дробление.

Мато замедляется и поворачивает голову. Я чувствую, как он сосредотачивается на манжете, проверяя данные, а затем отключается.

– Не уверен, – говорит он. – Нам нужно убраться отсюда.

Внезапно из манжеты вырывается неконтролируемый импульс, разлетаясь по пустыни и небу. Панели людей подсвечиваются у меня перед глазами, а затем блекнут. Вдали слышен гул машин. Энтропия превращается в пульсирующие сияющие огоньки у меня за спиной. Я перевожу взгляд на голубей с кобальтовыми перьями и замираю.

В этой стае есть что-то странное. Я всматриваюсь в птиц и пытаюсь понять, что именно, но тут замечаю четыре точки белого света позади стаи. Они высоко в небе и приближаются с севера.