Через четверть часа нескончаемых славословий в адрес добродетелей Тиберия, его трезвости и справедливости — и краткой дани его учёности, что было ближе всего к истине. — Калигула завершил свою речь благодарственной молитвой богам за то, что те наградили покойного долгожительством, и сожалением — которое в огромной толпе вряд ли разделял хотя бы один человек, — что и ему настало время встретить Паромщика. Как только последние слова смолкли, костёр вспыхнул пламенем, профессиональные плакальщики возобновили свои стенания и принялись столь яростно рвать на себе одежды, что толпа, которая ещё несколько дней назад требовала сбросить тело ненавистного императора в Тибр, прониклась если не скорбью, то, по крайней мере, интересом.

Огонь быстро охватил сухие дрова, а чтобы ему гореть ещё ярче, внутри сооружения загодя поставили горшки с маслом. В считанные мгновения в свежем весеннем воздухе ввысь устремились языки пламени и клубы дыма. Жрецы и авгуры обратили глаза к небу в надежде увидеть орла — знак, который они, предварительно посовещавшись с юным императором, затем могли бы истолковать с пользой для него. Увы, никаких орлов — да и других птиц — в небе замечено не было. Солгать тоже было нельзя, ибо на Марсовом поле собралась огромная толпа, и все как один ждали знамений.

Как только платформа с телом Тиберия занялась огнём, Калигула спустился с возвышения и, сопровождаемый консулами и преторами, направился к театру Помпея. Дорогу сквозь плотную толпу для него прокладывали двенадцать ликторов. Он шагал, расшвыривая деньги и билеты на поминальные игры, которые должны были состояться, как только закончится период траура, и охваченный ликованием народ приветствовал его как героя.

— Думаю, нам стоит пойти туда, — пробормотал Гай и повернулся, чтобы вместе с другими сенаторами направиться в театр, где новый император должен был обратиться к ним с речью.

— Что касается титулов и почестей, за которые вы проголосовали для меня, я приму их все, за исключением одного — «Отец страны». Его вы сможете даровать мне позже. Я также отложу вступление в старшие консулы до июня. Тем не менее вы проголосуете за титул «августы» для моей бабки Антонии, а три моих сестры получат все права и привилегии Весталок.

Сенаторы, до хрипа сорвавшие голоса, превознося Калигулу, когда он вошёл в театр, вновь разразились одобрительными возгласами.

— Как ты думаешь, дядя, последнее предложение — это ирония? — уголком рта прошептал Веспасиан.

Гай даже не улыбнулся его шутке.

Калигула продолжал свою речь. Веспасиан же украдкой рассматривал сенаторов. Большинство уже сделали подобострастные лица. Как и следовало ожидать, требования новоявленного императора — все до единого — не встретили никаких возражений. Веспасиан скользнул глазами дальше и вновь поймал на себе полный ненависти взгляд Корвина.

— И наконец, — произнёс Калигула, подводя итог, — я отменяю все судебные процессы по обвинению в измене, ибо не представляю себе, как кто-то может вынашивать чёрные мысли по отношению к горячо любимому всем народом императору.

С этой целью я уничтожу все бумаги, содержащие улики против членов вашего собрания, какие были собраны Тиберием. Это нужно для того, чтобы сколь бы сильно ни озлобился я на кого-то из вас за то, что он проголосовал за смерть моей матери и моих братьев, я тем не менее не смогу наказать его через суд.

Это заявление было встречено бурным ликованием. Сенаторы поняли, что прощены. Ведь, если не кривить душой, уничтожение семьи Германика — на их совести. Причиной же, как обычно, было их малодушие, желание угодить Тиберию и Сеяну, жаждавшим, пусть и по разным причинам, смерти близких Калигулы.

Калигула великодушно подождал, когда рукоплескания стихнут, после чего продолжил свою речь.

— Однако поскольку вы лишили меня брата, который бы разделил в июне моё консульство, я вынужден искать себе иного напарника, и, как мне представляется, самая подходящая кандидатура — это мой дядя Клавдий.

После этих слов в зале воцарилось молчание. Заика-Клавдий, косноязычно бормочущий слова древних ритуалов, — такое сенаторы представляли себе с трудом.

— Мне понятна ваша растерянность, Призванные Отцы, — посочувствовал им Калигула, почти не скрывая улыбки. — Клавдий — всего лишь всадник и даже не член Сената. — Взгляд нового императора сделался жёстким. — Поэтому я назначаю его консулом прямо в этом зале. Консулы, преторы, эдилы и квесторы могут проводить меня до дома Августа, где отныне будет моя резиденция. На сегодня всё.

С этими словами Калигула повернулся и быстро направился к выходу. Сенаторы неуклюже поспешили за ним вдогонку.

Вскоре молодой император приблизился к той части зала, где, готовый последовать примеру других сенаторов, стоял Веспасиан. Стоило Калигуле заметить его, как лицо его, с запавшими глазами, озарила улыбка, и он сделал Веспасиану знак присоединиться к нему во главе процессии.

— Мой друг, — произнёс Калигула, как только Веспасиан зашагал с ним рядом, — я давно хотел увидеть тебя. Представляешь, как мы теперь повеселимся?

— Для меня это высокая честь, принцепс, — ответил Веспасиан, ощущая на себе неодобрительные взгляды старших сенаторов.

— Догадываюсь. Мне тоже придётся привыкать к тому, что мои друзья считают моё расположение для себя честью.

С момента их последней встречи прошло шесть лет. За это время волосы на голове у Калигулы заметно поредели, чего Веспасиан никак не ожидал и потому невольно их рассматривал. Калигула перехватил его взгляд. Улыбки на его лице как не бывало.

— Запомни, ты в последний раз таращишься на мою пышную шевелюру, — холодно произнёс он, однако уже в следующий момент колючий взгляд сменила лукавая улыбка. — Кстати, сегодня ты ужинаешь со мной. Я также пригласил мою бабку, ты поможешь мне в общении с ней. Она наверняка попробует давать мне наставления и советы. Начнёт указывать, что мне делать. По-моему это было бы весьма неразумно с её стороны. Как ты считаешь?

— Если ты полагаешь, что это было бы неразумно, я, пожалуй, соглашусь с твоим мнением, принцепс, — осторожно ответил Веспасиан.

— Прекрати называть меня принцепсом, Веспасиан. Мы ведь с тобой друзья. А теперь пойдём вместе со мной на Палатин, а по дороге расскажи мне о прекрасной Ценис.

Веспасиан сглотнул застрявший в горле комок.

* * *

— Ты поверишь? Более пятисот миллионов денариев! — воскликнул Калигула, когда процессия дошла до вершины Палатина, оставив ликующие массы далеко внизу. — Просто так лежали в казне и не приносили доход. Этот старый скряга просто сидел на их.

— Иметь запас всегда полезно, — заметил Веспасиан, радуясь тому, что внимания Калигулы хватает ненадолго, и он оставил тему Ценис уже после двух скомканных предложений. — Он смог пожертвовать средства на восстановление Авентина.

Калигула нахмурился.

— Да, но к чему тратиться на тех, кто может позволить себе жечь собственные дома? Не волнуйся, я найду способ потребовать эти деньги назад. А пока нужно придумать, на что я могу пустить остальные. Я буду каждый день устраивать игры, и я буду строить, Веспасиан. Да-да, строить! — с этими словами он указал на величественный дворец Августа, к которому они направлялись, и дворец Тиберия по соседству. — Я превращу эти два жалких жилища в один грандиозный дворец, достойный императора и его сестёр, я наполню его прекрасной мебелью, статуями и рабами со всей Европы. И победы, Веспасиан. Я буду одерживать блестящие победы и праздновать грандиозные триумфы, каких ещё никто не видел. Сенат будет завидовать моей славе и власти, недовольно роптать и устраивать за моей спиной заговоры, и одновременно будет мне льстить, осыпать меня титулами и почестями. Я же стану насмехаться над ними и всячески их унижать за пресмыкание передо мной. Они возненавидят меня, как ненавидели Тиберия, но в отличие от него, я наполню город добычей, привезённой из сотни стран, наполню цирки тысячами пленников, которые будут убивать друг друга на арене на потребу римлянам, за что те будут любить меня и прославлять.