Веспасиан посмотрел на Калигулу. Они уже дошли до дворца Августа и теперь поднимались по его ступеням. Глаза его друга горели тщеславием и воодушевлением. Похоже, Рим ждали немалые траты. «Интересно, — подумал Веспасиан, — что он станет делать, когда деньги кончатся?»

— Господа, спасибо, что проводили меня до дома, — произнёс Калигула, обращаясь к сенатором с верхней ступеньки лестницы. — Теперь я должен отдохнуть и собраться с силами для тех трудов, что ждут меня впереди. Все свободны.

Сенаторы тотчас устроили негласное соревнование, кто громче других выкрикнет фразу «Слава Цезарю!» Калигула же поднял правую руку, на которой сверкал императорский перстень, и откинув голову назад, упивался их подобострастием. Веспасиан искренне присоединился к славословиям в адрес нового императора. Правда, его слегка смутило то, как откровенно упивался ими Калигула. Новый император даже не спешил остановить этот поток излияний. Или он издевается над государственными мужами Рима, проверяя, как долго продлится эта демонстрация лояльности? Наконец он опустил руку и, ловко развернувшись на пятках, шагнул во дворец. Веспасиан посмотрел ему вслед, но сам не сдвинулся с места, не зная, должен ли он вместе со всеми идти домой или же по-прежнему приглашён на обед. Он уже было повернулся, чтобы тоже уйти, когда Калигула высунул голову из-за двери.

— Эй, иди сюда! — крикнул он. — Ты же мой друг. Ты останешься со мной.

Веспасиан торопливо бросился к двери, не зная, какое преимущество принесёт ему статус друга самого императора. И принесёт ли вообще что-то.

азмеры дворца Августа поражали воображение. Веспасиан подумал, что в атрии легко уместился бы целиком его дом в Аквах Кутиллиевых. Дворец превосходил даже дом Антонии или её дочери Ливиллы, два самых больших дома, в которых ему доводилось бывать на Палатине. Но ведь для того он и был построен, этот символ могущества того, кто стал первым среди равных в римском правящем классе, — повергать в трепет любого, кто переступал его порог.

Вместе с тем в нём не было ничего кичливого. Это был архитектурный символ власти, но отнюдь не выставка роскоши и богатства. Колонны, что поддерживали высокий потолок атрия, были из белого мрамора. Пол украшала причудливая мозаика, изображавшая сцены из «Энеиды». Казалось, будто её персонажи находятся в постоянном движении, такими похожими на живых людей они были.

А вот мебель, украшения и статуи были достаточно скромными. Каждый предмет — небольшой шедевр, не броский, однако мастерски выполненный. Качество говорило само за себя и не нуждалось ни в позолоте, ни в драгоценных камнях или дорогих тканях, — свидетельство вкуса и политической прозорливости того, кто этот дворец построил. Он не стал опустошать римскую казну, чтобы жить в восточной роскоши, когда значительная часть населения едва сводила концы с концами. Он возвёл этот дворец с одной целью: сразить тех, кто прибывал в Рим, чтобы заручиться в их лице дружбой и поддержкой всего римского народа. И он построил его по образу и подобию Рима: крепкий, гордый, практичный и, самое главное, без показной роскоши.

— Уныло, не правда ли? — пожаловался Калигула, когда Веспасиан поравнялся с ним. — Август совершенно не умел показать своё богатство. Придётся потрудиться, чтобы как-то оживить это унылое место.

— А, по-моему, дом прекрасен. Я бы не стал ничего в нём менять.

— Что ты понимаешь в красоте? — фыркнул Калигула. — Ты, деревенщина, да ещё с сабинским говором? В любом случае твоё мнение никому не интересно. Император я, ты же мой подданный.

— Верно, принцепс.

— Гай, мой дорогой, — раздался женский голос. Это в дальнем конце огромного атрия появилась Антония. — Я уже заждалась тебя. Подойди ко мне, дай взглянуть на нового императора, которого я не видела целых шесть лет.

Калигула замер на месте.

— Это ты подойди ко мне, бабушка. Теперь распоряжения отдаю я, а не ты.

Антония с застывшей улыбкой приблизилась к нему и, встав напротив внука, взяла его лицо в ладони и заглянула в его запавшие глаза.

— Хвала Юноне, ты хорошо выглядишь. Я уже давно молила богов об этом моменте, и вот он наконец настал. Мой малыш Гай — император.

— Я вознагражу тебя за твои молитвы, бабушка, хотя, сказать по правде, в них не было необходимости. Пурпур был мне предначертан судьбой. Я уже приказал Сенату проголосовать для тебя за титул «Августы».

— Твоя щедрость безгранична, Гай, для меня это честь. — Антония машинально подняла руку, чтобы взъерошить ему волосы, как когда-то делала, когда он был ребёнком, однако тотчас отдёрнула, заметив, как сильно они поредели.

— Это всё твоя дурацкая привычка, — огрызнулся Калигула. — Осторожней, женщина, то, что я в один момент одарил тебя такой высокой честью, это вовсе не помешает мне в другой потребовать твоей смерти. Теперь я могу поступить с любым человеком так, как мне заблагорассудится, — сказал Калигула и ушёл. Антония с тревогой посмотрела на Веспасиана.

— Всё гораздо хуже, чем я опасалась, — тихо сказала она. — Он накличет смерть на нас всех.

* * *

Калигула зашёлся в приступе истерического хохота.

— Ну, разве они не хороши? — наконец произнёс он. — Я выписал их из Александрии четыре года назад. Они обошлись мне в целое состояние. Но они стоят каждого потраченного на них денария.

Веспасиан вежливо наблюдал за выступлением группы обнажённых карликов-акробатов. Сейчас они показывали то, что, он надеялся, было финалом программы.

Шестнадцать мужчин образовали пирамиду в пять карликовых ростов, вверх по которой, используя их пенисы в качестве ручек и опор для ног, карабкались четверо карлиц. Сопровождали это действо барабанная дробь и завывания шести полубезумных барабанщиц с вытаращенными глазами, которые были едва видны из-за своих инструментов.

— Тиберий их обожал, — заявил Калигула, — особенно, когда они начинают совокупляться друг с другом и не могут остановиться.

— Представляю себе, — сказал Веспасиан, из последних сил изображая воодушевление.

Оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь это мерзкое действо завершится.

Увы, судя по тому вниманию, которое карлицы оказывали каждой такой ручке, его ждало разочарование. Впрочем, не меньше разочаровало его и то, как на протяжении всего ужина Калигула вёл себя по отношению к Антонии. Он при каждой возможности отпускал в её адрес язвительные замечания или высмеивал её мнение, причём явно делал это из желания унизить, а не потому, что она была неправа. Антония невозмутимо терпела его насмешки даже тогда, когда в ответ на её совет держаться подальше от сестёр, Калигула принялся в подробностях описывать, что он будет делать с каждой их них, когда они вернутся в Рим.