Веспасиан натужно пытался найти золотую середину. С одной стороны, не хотелось раздражать опьянённого властью императора, и не выглядеть льстецом в глазах Антонии — с другой. В конце концов, он выбрал первое. Похоже, Антония его поняла — по крайней мере, в те мгновения, когда внимание Калигулы было направлено на что-то другое, он прочёл в её взгляде сочувствие.

Последние полчаса, в течение которых Калигула с извращённым интересом упивался представлением карликов, стали для них обоих испытанием на крепость нервов. Было видно: Калигула задался целью вызвать у бабушки омерзение и добился своего.

— Гай, я не уверена, что это представление способствует хорошему пищеварению, — заметила Антония, не в силах больше терпеть омерзительное зрелище.

Чтобы хоть как-то оградить себя от него, она взяла яблоко и принялась его медленно чистить.

— Да будет тебе, бабушка, дуться, это просто смешно. Можно сказать, детские забавы по сравнению с тем, что они вытворяли для Тиберия на Капри.

— Гай, дорогой, здесь не Капри. Здесь Рим. Здесь нужно соблюдать известные приличия.

— Какие ещё приличия? Приличия аристократов? Приглашать кулачных бойцов, чтобы они, потные и окровавленные после того, как отлупят друг друга, задержались и, как только гости уйдут, устроили схватку иного рода? Это твои приличия, и я тебя за них не сужу, если это то, что тебе нравится. Мне же нравятся мои карлики. Они поднимают мне настроение. Так что не советую тебе упрекать меня. По крайней мере, я честен и не скрываю своих вкусов. Более того, возможно, я самый честный из всех рождённых в сенаторском и всадническом сословии в этом лицемерном, словно двуликий Янус, городе.

Антония положила на тарелку наполовину очищенное яблоко и поднялась на ноги. То, что Калигула в присутствии Веспасиана озвучил её собственные сексуальные предпочтения, явно стало для неё последней соломинкой.

— Я не упрекаю тебя за это, Гай. Я просто не хочу это видеть. Я устала, как и положено старой, разочарованной женщине. Поэтому позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. Спасибо, это был в высшей степени интересный вечер.

С этими словами Антония, не оборачиваясь, быстро зашагала прочь.

— Я попрошу Веспасиана, чтобы он прислал своего приятеля Магна. Вот кто тебя развеселит, бабушка! — крикнул ей вслед Калигула, когда она вышла из триклиния, после чего с торжествующим смехом повернулся к Веспасиану.

Тот попытался не выдать своего ужаса и тревоги по поводу того, что стал невольным соучастником последней дерзости Калигулы в адрес Антонии.

— Мне кажется, я отлично дал ей понять, где её место. Что ты скажешь?

— Что ты мастерски осадил её, — ответил Веспасиан. Теперь, когда Антония ушла, он мог без стыда прибегнуть к откровенному подхалимажу, за что ненавидел самого себя. — И ты прав. Ты действительно единственно честный человек во всём Риме.

Калигула со снисходительной улыбкой посмотрел на Веспасиана.

— Просто я единственный, кто может себе это позволить. Сенат слишком долго жил в заблуждении, что они с принцепсом делят власть, хотя на самом деле они рабски проголосовали за так называемое его завещание, а затем и за завещание Тиберия лишь с целью заручиться благосклонностью нового императора. Они давно позабыли, что такое честность. С тем же успехом в Курии может заседать стадо овец. Что ж, я лично поучу этих овец честности.

Веспасиан открыл было рот, чтобы дать честный ответ, но передумал.

— Не сомневаюсь, что из тебя выйдет прекрасный учитель.

— Ты прав, друг мой, ещё какой! — подтвердил Калигула, вновь переключая внимание на пирамиду из карликов.

Главная карлица оседлала её вершину, в то время как все остальные энергично обихаживали «ручки».

— Принцепс, я хотел бы попросить тебя об одном одолжении, — произнёс Веспасиан, надеясь в душе, что поскольку представление, похоже, во всех смыслах достигло своего финала, столь любимого Калигулой, тот, пребывая в благостном состоянии духа, не ответит отказом на его просьбу.

— Веспасиан, друг мой, проси, что хочешь.

— У меня в Египте есть одно семейное дело, которое я хотел бы довести до конца. Ты дашь мне разрешение на поездку туда?

— И на пять-шесть месяцев лишиться друга? Что же буду без тебя делать? Пусть твои дела решает за тебя кто-то другой, главное, чтобы не сенатор, потому что это опасно. Судя по всему, Феникс уже родился, но ещё не улетел на Восток.

— Нет, дело требует моего личного участия. К тому же я уеду не раньше, чем истечёт срок моего эдильства, а это будет только в конце года, — уточнил Веспасиан, мысленно удивившись, какое отношение к безопасности сенаторов в Египте имеет перелёт Феникса на Восток.

— Хорошо, я подумаю. Вдруг к тому времени я от тебя устану, а Феникс уже улетит. Каллист! — в триклиний торопливо вошёл коротышка-управляющий, которого Веспасиан видел ещё в Мизенуме. — Как только мои карлики завершат представление, позови Клемента и раздобудь для нас грязные туники и плащи с капюшонами.

Сказав эти слова, Калигула повернулся, чтобы лицезреть неизбежный финал.

— Хочу сегодня напиться и на славу погулять в городе. Мы могли бы попросить Магна, чтобы он показал нам самые интересные места. Хочу послушать, что простые люди — то есть люди честные — говорят про меня.

* * *

— Это не самое лучшее вино из того, что ты когда-то здесь пил, Магн, — сказал дородный хозяин таверны, ставя на грязный, засаленный стол кувшин с вином. — Но и не худшее.

— Думаю, Бальб, это будет твоя обычная бурда, — с лукавой ухмылкой ответил Магн, разливая для троих своих спутников вино по треснувшим чашам.

— А кто это с тобой? Сдаётся мне, раньше я их не видел, хотя, сказать по правде, лиц почти не разглядел.

— Друзья из деревни. Приехали в город посмотреть на нового императора.

Бальб шумно чмокнул свой большой палец.

— Юпитер держит нашу сияющую звезду в своих ладонях. Новый император — надежда Рима. Я видел его сегодня, и он был похож на бога.

— Может, он и есть бог, — буркнул Калигула из-под капюшона.

— Очень даже может быть. Август им точно был... и есть. В любом случае добро пожаловать, хотя капюшоны лучше опустить, если только вы не против.

Веспасиан и Клемент опустили капюшоны, в отличие от Калигулы, который не стал этого делать, зато вытащил из кошелька золотой и протянул его Бальбу.

— Думаю, этого хватит на вино и женщин.

Бальб укусил монету. Стоило ему убедиться, что она не фальшивая, как глаза его радостно вспыхнули.

— Всё, что угодно, парни. Можете поиметь хоть меня самого, и я даже не обижусь, что не увидел ваших лиц и любви в ваших глазах.

Слух о золотом уже разлетелся по просторной — с низким потолком и липким от винных пятен полом — таверне, в которой густо висел дым очага, располагавшегося за уставленной амфорами с вином стойкой. В считанные мгновения на коленях у каждого уже сидело по пухлой, пахнущей смесью пота и дешёвых благовоний шлюхе. Другие жрицы любви заняли позиции поблизости, в надежде на то, что те, кому повезло быть первыми, наскучат клиентам, и они смогут занять их место. Со всех концов полутёмного помещения доносилось недовольное бормотание. Лишившись привычного женского внимания, посетители за другими столами кидали на них косые взгляды. Но что поделать? Окрестные шлюхи, словно мухи на сладкое, постепенно слетались к столу, за которым водились деньги.