Позже Филби объяснит свое решение как идеологически верное, в духе «абсолютной преданности советским идеалам», в которые он поверил двадцатиоднолетним парнем. Так он поступил, по собственной оценке, исключительно из политических убеждений, коими руководствовался на протяжении всей жизни. Он относился с презрением к тем, кто из-за ужасов сталинизма бежал с корабля. «Я остался верен курсу, — писал он, — твердо веря в то, что революционные принципы переживут заблуждения отдельных личностей». Впоследствии Филби признавал, что у него бывали минуты сомнения и что на его взгляды оказывали «влияние и воздействие, порой довольно грубое, пугающие события». Но нет никаких свидетельств того, что он хоть раз поставил под сомнение саму идеологию, которую открыл для себя еще в Кембридже, или изменил мировоззрение, или всерьез признал беззакония коммунистов на практике. Филби никогда не делился своими взглядами и не обсуждал их ни с друзьями, ни с противниками. Он сохранял и поддерживал свою веру, не прибегая к помощи священников или единоверцев, в полнейшей изоляции. Филби считал себя идеологом и лоялистом; в действительности он был догматиком, уважавшим только одно мнение — свое собственное.

Но готовность, с какой он снова бросился в объятия КГБ, объяснялась не только политикой. Филби обожал обманывать. Эротическому драйву измены, как и тайным махинациям, бывает трудно противостоять. Некоторые мужчины любят демонстрировать свои знания. Другие ловят кайф от того, что владеют монополией на информацию, это дает им тайное ощущение своего превосходства. Филби был неверным мужем, но отзывчивым любовником, хорошим другом, заботливым отцом и широкой душой. Он обладал талантом задушевности. Но при этом ему нравилось скрывать правду от близких людей. Существовал один Филби, которого они знали, и другой Филби, которого знал только он. Алкоголь помогал вести двойную жизнь. Ведь алкоголик — это тот, кто оторвался от внутреннего мира и подсел на искусственную реальность. Филби не желал отказаться от шпионства, а возможно, и не сумел бы при всем желании: это был его наркотик.

На следующий день Петухов ровно к трем прибыл на квартиру Филби — первый и последний раз, в целях безопасности. Гость установил правила. Если Филби понадобится встреча, он должен в указанный час выйти на балкон с газетой, а если что-то срочное, то с книгой. Отныне Филби и его новый куратор будут видеться регулярно, но только после заката и только в Бейруте, в каком-нибудь тихом месте. Агентурная сеть КГБ в Бейруте, по словам Юрия Модина, представляла собой «большой улей»: отсюда агенты выдвигались во все концы Ближнего Востока. Филби была поставлена задача выяснять «намерения правительств Соединенных Штатов и Великобритании в регионе». И он с радостью взялся за дело.

Осенью пятьдесят шестого Элеанор Брюэр сообщила мужу, что она от него уходит. Сэм Брюэр, только сейчас узнавший про знойный роман, возражать не стал, и Элеанор уехала с дочерью в Сиэтл, на прощанье сказав Филби, что собирается получить «развод по-мексикански», что быстрее и дешевле, чем американский вариант, так как не требует присутствия супруга. Единственным препятствием оставалась Эйлин Филби.

После отъезда мужа жизнь Эйлин пошла под откос: без средств к существованию, глубоко несчастная и часто пьяная. Филби жаловался на ее «безделье» и утверждал, что она почти все время проводит на скачках. Он отказывался присылать ей деньги, пока она не объяснит, на что их тратит. «Нет квитанций, нет денег», — заявил он. Она все чаще попадала в психиатрическую больницу. Ее старая подруга Флора Соломон направила к ней Стюарта Лисбона из пенсионного отдела компании «Маркс и Спенсер», чтобы тот «приглядел» за «бедной Эйлин… которую бросил муж».

Двенадцатого декабря 1957 года Эйлин Филби была найдена мертвой в спальне своего дома в Кроуборо. Друзья сошлись на том, что она сама довела себя до такого исхода, злоупотребляя алкоголем и лекарствами. А вот ее психиатр выдвинул фантастическое предположение, что ее «мог убить» Филби, поскольку она слишком много знала. Согласно заключению коронера, смерть наступила от сердечной недостаточности, миокардиального перерождения, туберкулеза и респираторной инфекции в результате гриппа. Алкоголизм, несомненно, ускорил развязку. Ей было сорок семь лет.

Когда новость о ее трагическом конце дошла до Вены, Эллиотт сильно расстроился. Страдая, она демонстрировала «завидную силу духа», и он всегда будет о ней помнить как о «прелестной женщине, любящей жене и матери». Но он отказывался винить друга в ее смерти, объясняя последнюю «серьезным психическим расстройством». Другое дело Флора Соломон, считавшая Филби персонально ответственным. «Мне хотелось его ударить в память о ней, — написала она. — Но до этого дело не дошло».

Ричард Бистон и его жена Мойра делали рождественские закупки в бейрутском районе Баб-Идрис, когда к ним кинулся через дорогу Ким Филби. «Дорогие мои, у меня отличная новость, — возбужденно сказал он. — Я хочу, чтобы вы это вместе со мной отметили». Филби потащил Бистонов в «Нормандию», наполнил их бокалы и затем достал из кармана телеграмму, сообщавшую о смерти Эйлин. Какое «чудесное избавление», сказал он, «теперь я могу жениться на замечательной американской девушке». Бистоны «потеряли дар речи».

Семья Фёрс в Англии взяла на себя все хлопоты, связанные с похоронами, на которых Филби не присутствовал. Пятеро его детей даже не узнали, где была погребена их мать.

Прошло еще семь месяцев, пока Элеанор получила наконец развод. Она сразу послала Филби телеграмму, ответ был такой: и получила ответ: «Отлично превосходно прилетай на крыльях поющим сердцем жизнь чудесна превеликой любовью Ким». В то же утро Филби помчался в «Сент-Джордж» к Сэму Брюэру. Их разговор, описанный Элеанор, являет собой классический образец диалога между рогоносцем и прелюбодеем.

Филби: «Я пришел сказать тебе о телеграмме от Элеанор. Она получила развод, и мне хотелось, чтобы ты первый узнал: я на ней женюсь».

Брюэр: «По-моему, превосходное решение. Как тебе ситуация в Ираке?»

Ким Филби и Элеанор Брюэр зарегистрировали брак в канцелярии лондонского района Холборн 24 января 1959 года, через год после смерти Эйлин. Николас и Элизабет Эллиотт приехали из Вены на церемонию бракосочетания, на которой также присутствовали другие коллеги из МИ-6, старые и нынешние. Эллиотт хоть и не забыл Эйлин, но быстро полюбил новую спутницу жизни своего друга: «Элеанор во многих отношениях не отличалась от Эйлин, — написал он. — Она обладала честностью, смелостью и чувством юмора. Как и Эйлин, ее трудно было назвать интеллектуалкой, но она, безусловно, была женщиной умной». Молодожены провели медовый месяц в Риме, где Филби записал в дневнике: «Мы снимем дом в горах. Она будет рисовать, я писать. Мир и стабильность, наконец-то». Элеанор была его третьей женой — и второй, которая ничего не знала о его настоящей присяге на верность.

Вернувшись в Бейрут, новобрачные поселились на улице Кантари, в квартире на пятом этаже с балконом, откуда открывался отличный «круговой обзор» не только на горы и море, но и на гражданскую войну, охватившую Ливан. «По вечерам он сидел на террасе и слушал перестрелку», — вспоминала Элеанор. Квартира была достаточно большая, чтобы разместить всех детей, приехавших из школ-пансионов на каникулы. Несмотря на мрачные обстоятельства смерти матери и поспешный второй брак, дети обожали Филби, а он был внимательным и заботливым отцом.