Дарнли не был протестантом, но и фанатичным католиком тоже. Он не слишком серьезно относился к своей вере и мог утром прийти на католическую мессу, а вечером на протестантскую проповедь, не видя в этом никакого противоречия. Это делало его не таким опасным, как дон Карлос или даже эрцгерцог Карл. Кроме того, он обладал привлекательной внешностью. На четыре года младше Марии, больше 1,80 м ростом, такой же стройный и ловкий, как Леннокс, когда тот последовал за Марией де Гиз из Стирлинга в Эдинбург и Сент-Эндрюс. Лицо у него было более нежным, чем у отца, но это еще не стало предметом пересудов.

Согласившись впустить Леннокса в Шотландию, Мария тут же предложила Рэндольфу план, согласно которому две королевы должны назначить представителей для встречи на границе, в Берике, чтобы обсудить условия возможной женитьбы Дадли. Елизавета тут же запаниковала. Мария бросала ей вызов. Она уже жалела о том, что попросила Марию разрешить Ленноксу вернуться. Но сделанного не воротишь, и Елизавета не могла отказаться от того, что предложила сама. Она — втайне, как ей казалось, — обратилась к Мейтланду и Морею с просьбой помешать возвращению Леннокса, однако они отвергли ее намеки и с удовольствием сообщили о них Марии, которая почувствовала себя намного увереннее.

Летом 1564 г. Мария намеренно сделала так, чтобы оказаться за пределами досягаемости английского двора. Она оставила Елизавету в неизвестности и отправилась в очередное путешествие, в этот раз на самый север Шотландии, сначала в Инвернесс, оттуда в Гартли графства Арединшир, а затем в Истер-Росс. Она пыталась связать говорящие на гэльском горные районы страны с Шотландской низменностью, где жители говорили на среднешотландском диалекте английского, — посредством верности королеве. И ее план сработал, поскольку в каждом пункте маршрута хозяева устраивали ей пышную встречу и не скупились на развлечения. Помогло приказание придворным носить традиционную для горных районов одежду, а также любовь королевы к губной гармошке и поэзии бардов. Она с удовольствием слушала игру на волынке, которая даже в большей степени, чем губная гармошка, являлась символом идентичности и культуры шотландских горцев.

К тому времени, когда Мария вернулась в Эдинбург, произошел еще один неожиданный поворот. Екатерина Медичи, не будучи уверена, закончились ли попытки Марии выйти за дона Карлоса, и желая предотвратить будущий кризис, отправила Мишеля де Кастельно, сеньора де Мовиссье, с посланиями как к Елизавете, так и к Марии.

После совместной победы католиков и гугенотов над англичанами в Гавре Екатерина усердно проводила политику мира. Она стремилась к установлению мира как в самой Франции, так и за ее рубежами; особенно ей хотелось достичь мира с Британскими островами, чтобы гарантировать англо-французское согласие. Поэтому Екатерина предложила новый двойной союз: Елизавета выйдет замуж за Карла IX, а его младший брат и наследник Генрих, герцог Анжуйский, возьмет в жены Марию.

Когда Кастельно изложил этот план Елизавете, та ответила шуткой. «Король, — со смехом сказала она, — одновременно слишком велик и слишком мал!» Она имела в виду, что Франция гораздо могущественней Англии, тогда как четырнадцатилетний Карл слишком юн для тридцатилетней Елизаветы. У нее не было желания выходить за Карла. Если она покинет страну, то превратится в отсутствующего правителя, а король Франции вряд ли захочет жить в Англии. Елизавета попросила Кастельно поблагодарить Екатерину за оказанную честь и повторила свои слова о поддержке англо-французского согласия.

У Марии французского посланника ждал более холодный прием. Ей вскоре должно было исполниться двадцать два, а герцогу Анжуйскому не было и тринадцати. Однако причиной недовольства Марии стало вовсе не это. Она отвергла предложение Екатерины не из-за разницы в возрасте, а потому, что считала его недостойным. Это был утешительный приз. Как отмечал в своем докладе Кастельно, у Марии «широкая и беспокойная душа, как и у ее дяди, кардинала Лотарингского». Предложение было недостаточным для ее «величия». Несмотря на это, посланник нашел ее абсолютно «очаровательной»: женщина «в расцвете юности», которую «уважали и почитали подданные».

Кастельно уже был знаком с Марией; он видел, как она росла при дворе Генриха II. Он привез ей письма от ее родственников, Гизов, и королева постепенно смягчилась, хотя приводила все более убедительные причины отвергнуть предложение. «Из всех королевств и государств мира, — сказала она, — ни одно не трогает моего сердца больше, чем Франция, где я воспитывалась и удостоилась чести быть королевой… Но я не могу представить, что вернусь туда в низшем качестве, и в любом случае если я оставлю мое королевство, Шотландию, без присмотра, то рискую потерять его».

Мария решительно отказалась даже думать о браке с принцем, который, по ее мнению (как выяснилось, ошибочному), не имел перспектив унаследовать трон. Следующим ее шагом стала отправка к Елизавете посла, своего постельничего, сэра Джеймса Мелвилла. Он выехал из Эдинбурга в конце сентября, с инструкциями от королевы: сначала сгладить эффект от сердитого письма Марии, протестовавшей против тайных попыток кузины помешать возвращению Леннокса, а затем приготовиться защищать ее династические права перед парламентом, заседание которого планировалось на октябрь. И наконец, Мелвиллу было поручено провести тайную встречу с графиней Леннокс, чтобы Дарнли получил паспорт для путешествия на север.

Мария по-прежнему делала вид, что раздумывает над кандидатурой Дадли как будущего мужа, но втайне изучала перспективу брака с Дарнли, династические права которого при объединении с ее династическими правами делали ее претензии на английский трон практически неотразимыми — если будут соблюдаться правила престолонаследия.

Когда Мелвилл добрался до дворца Уайтхолл, там его ждал почетный прием. Елизавета осыпала его комплиментами и удостоила доверительных бесед, иногда по три раза в день. Он был польщен таким приемом, хотя и понимал, что все это часть большой игры. На самом деле его визит был организован так, чтобы все разговоры вращались вокруг Дадли.

Например, Елизавета пригласила Мелвилла в свою опочивальню, где хранилось ее собрание миниатюрных портретов, под предлогом, что она «часто радуется», глядя на портрет Марии. Но когда несчастный посол появился в королевских покоях, верхней миниатюрой оказался портрет Дадли, аккуратно завернутый в шелковую бумагу, на которой Елизавета собственноручно сделала надпись.

Надпись гласила: «Портрет моего господина». Пожалуй, это самое откровенное из возможных выражений любви. Но больше всего Мелвилла озадачил тот факт, что королева показывала ему надпись, одновременно расхваливая достоинства Дадли в качестве мужа для Марии. Это отражало колебания самой Елизаветы, которая не была уверена, что избрала верную стратегию.

Затем Мелвиллу пришлось ответить на подробные вопросы о Марии. Как она одевается? Какого цвета ее волосы? Насколько она красива? Какой у нее рост? Чем она любит заниматься в свободное время? Умеет ли она играть на клавесине? Казалось, вопросам не будет конца. Патриотичному и верному Мелвиллу с трудом удавалось описывать свою королеву, не слишком усердствуя в похвалах, чтобы не обидеть тщеславную и ревнивую Елизавету.