своему обычаю, был целиком и полностью погружен в свои мысли, едва уделяя внимание окружающему миру. Его донимала мысль о невозможности рассказать публике о своей важной, по мнению Лавуана, работе. Почему мир увидит МОЮ работу в интерпретации какого-то наемного бездаря? Как так вышло, что столь захватывающая пьеса, одна из лучших, что выходила из-под моего пера, никогда не доберется до большой сцены? Почему этот мир столь несправедлив? И ведь речь же не только про меня и мои чувства – черт с ними! Обычный горожанин никогда не сможет насладиться прекрасно поставленным спектаклем! Ему останется только довольствоваться той нелепостью, что выдают за сценарий! В порыве собственной гордыни, Филипп развернул повозку на ближайшем повороте и стал удаляться от рынка в сторону театра.

– Мсье Лавуан, я полагала, что вы приехали на рынок, – заметила Фрида. – Вы повернули в обратную сторону, – данное замечание встревожило Рене.

– Да, нужно решить еще один важный вопрос, – ответил Филипп. – Это не должно занять много времени.

Проехав по прямой дороге, и дважды повернув, телега очутилась на улице, выходящей на театральную площадь. Именно здесь немка и поняла место назначения путников:

– Мсье Лавуан, не стоит Вам показываться в театре! Мсье Гобер этим будет явно недоволен! Никто не ждет Вас там, каким бы важным человеком до всех недавних событий Вы ни были! Прошу, мсье Лавуан, давайте поедем на рынок!

– Да, давайте же поедем на рынок! – истерично поддержал Рене.

Филипп не внял мольбам спутников и продолжил движение в сторону бывшего места работы. Театральная площадь в это время суток была полна любителями погулять без должной причины. Они ходили взад и вперед, непрерывно общаясь, занимая тем самым свой досуг. Филипп предался бы мысленным укорам по отношению к таким людям, но все его внимание занимала сложная и важная речь, которую он готовил для мсье Гобера. Я объясню ему все как есть. Скажу, что дописал, что готов предоставить финальный материал, что актеры согласны с моей версией пьесы – уверен, они поддержат в нужную минуту. У директора просто не будет шанса парировать мои доводы! Мой писательский вес слишком высок, чтобы оставлять меня без внимания.

Повозка остановилась прямо у входа. Жестом Филипп показал Рене и Фриде не следовать за ним, а найти место для повозки. Мальчику не понравилось новое задание, точь-в-точь похожее на старое, но он подчинился и принялся отгонять лошадей прочь с площади. Фрида же, не усидев на месте, ринулась за уходящим в большие двери театра Лавуаном.

Театр, по своему обыкновению в это время суток, пустовал. Несколько энтузиастов, периодически бывавших на репетициях перед большим концертом, впрочем, бродили туда-сюда в надежде выцепить какого-нибудь актера из труппы, дабы провести непринужденную беседу, приобщившись тем самым к высокому искусству. Пробираясь между несколькими зеваками, заслонявшими проход к концертному залу, Лавуан сильно ругался на французского человека, проклиная его навязчивость и бестактность. Фрида пыталась не отставать: Филипп то и дело слышал ее крики, доносящиеся где-то позади. Мозг писателя машинально игнорировал реплики немки, считая их совершенно бессмысленными в данной ситуации.

Наконец, Лавуан вошел в большой зал. Помещение ничуть не изменилось с момента последнего посещения писателя, чего нельзя было сказать о последнем. Небольшие группы людей, сидевших кучками по всей площади зала, были хорошо знакомы Филиппу – когда-то он даже имел удовольствие вести с ними светские беседы – но сейчас именитого писателя едва ли можно было легко узнать. Одна лишь длинная борода, скрывавшая под собой половину худого лица, не давала возможности признать в Лавуане Лавуана.

Не успел Филипп дойти до кулис, как навстречу ему вывалился в своем нелепом железном костюме Жак Трюффо. Писатель не хотел останавливаться. Беседа со старым знакомым быть может и была бы приятной, но заняла бы уж больно много столь необходимого времени.

– Мсье Лавуан, – раздался голос из трубы. – Как давно мы не виделись! Где же вы изволили пропадать? – Жак полез обниматься. Костюм, помимо очевидной тяжести и громоздкости, имел еще и неприятный запах грязи и пота. Очевидно, Жак не изменяет своим принципам…

– Добрый день, Жак, – поддержал приветствие Филипп. – Удивлен, что ты так быстро сумел меня узнать. Большинству – да и мне самому – это удается с трудом.

– Глупости, мсье Лавуан, – с лязгом наручей отмахнулся Жак. – Как настоящий актер, я сразу вижу истинный облик человека, вне зависимости от маски, которую он решил на себя натянуть. За бородой мудреца я вижу все того же Филиппа – гениального писателя и деятеля искусства!

– Лестно, лестно, – улыбнулся писатель. – Жаль только, что мудрости мне эта борода нисколько не прибавляет, – Филипп откашлялся. – Не знаешь где мне найти мсье Гобера?

– Директор у себя, – ответил Трюффо. – Не принимает, правда, никого. Говорит, ему перед премьерой все докучают ненужными расспросами. Все хотят узнать побольше про Вашу пьесу. Ждут большого успеха на открытии. Думаю, Вас можно поздравить с успехом!

– Не я дописывал пьесу, Жак, – грустно ответил Филипп. – Чем заканчивается ваш спектакль?

– Как чем? – недоумевал актер. – Разумеется счастливой развязкой. Злодеи наказаны, героиня счастлива и выходит замуж, а страна спасена.

Какой ужас!

– Мне нужно срочно передать Гоберу оригинальную пьесу! – вскрикнул Лавуан. – Никто не должен видеть этот ужасный финал, наспех собранный писателем-недоучкой! Публика будет в ужасе от этого…

– Не могу согласиться, дорогой друг, – голос по ту сторону шлема стал значительно тише и ниже. – По правде сказать, народу понравилось увиденное. Мы провели несколько предварительных показов на той неделе – пригласили сначала избранных зрителей, затем зрителей поизысканней, потом и вовсе раздали билеты случайным образом.

– И что, всем понравилось? – недоумевал писатель.

– Первая группа ушла в восторге, – отвечал Жак. – Но мсье Гобер сказал, что полагаться на мнение постоянных зрителей особо не стоит. Да, приятно, мол, что они оценили постановку, но они ровно в таком же ключе говорили и об остальных наших работах. Здесь едва ли удастся разузнать наверняка хорошая постановка или нет. Поэтому директор пригласил публику поважнее, в том числе и театральных критиков.

– Критики должны были догадаться, что перед ними наглая подделка, – вставил Филипп.

– Может они что-то и поняли… Во всяком случае, многие отмечали разный стиль повествования в начале и последней трети пьесы.

– Ну вот же! Умные люди!

– Но если прочитать печатные отзывы, коими уже пестрят все важные городские газеты, то стоит отметить, среди них нет ни одной отрицательной рецензии. Все, как один, хвалят постановку за самобытность, смелость и славное завершение истории. Особенно отмечают важность проблематики места женщины в обществе, что отдельно отметило общество суфражисток. Говорят, даже из Америки пришло