– Я тихо влезу. Она даже не узнает, что я уходила.

– Сефи, пожалуйста! – умоляла я.

Она нахмурилась и посмотрела на меня, словно размышляя об этом, но тут на стене вспыхнул свет фар.

– Всё будет хорошо, Кэсси. Ложись спать пораньше. Он тебя не тронет.

Я смотрела ей вслед с открытым ртом. На экране появилась заставка «Пятничного киновечера» на НБС – сплошные фейерверки и резкая музыка. Павлин взмахнул своими красивыми перьями над золотыми «НБС». Я глянула на папу. Слюна уже начала высыхать.

– Сегодня, на «Пятничном киновечере» НБС…

Эти слова меня взбудоражили. Я снова сосредоточилась на телевизоре. Я посмотрю «Империя наносит ответный удар»! Либо мама, либо Сефи вернутся домой до того, как папа проснётся. А если нет, то я просто сделаю то, что сказала Сефи, и пораньше пойду спать.

Я с трудом подавила спазм в животе.

Всё будет нормально.

Я сидела на самом краешке дивана. Люк и Дарт Вейдер сражались в недрах Облачного города, их световые мечи грохотали и визжали друг о друга, синий цвет Люка тянулся вверх под красным Вейдера. Это было лучшее, что я когда-либо видела в своей жизни, весь этот фильм.

– Это ненастоящая битва.

Я с трудом сглотнула. Мои глаза были такими горячими, потому что я не моргала. Я не хотела отвлекаться от экрана, но отца нельзя игнорировать.

– Это «Империя наносит ответный удар», пап. Я думала, тебе понравится.

– Мне не нравится насилие, Кэсси. Мне приходилось убивать людей на войне. Это не шутки. Ты это знаешь?

Я рискнула взглянуть на него. Он не пошевелился, даже не слизал засохшую белую слюну со рта. Только его глаза были открыты и следили за мной, как за жертвой.

– Я знаю, пап. Настоящие драки – это не весело.

Его смех был отвратительным.

– Не во Вьетнаме уж точно.

У папиного опьянения были стадии. Хуже всего было, когда он рассказывал о своих родителях – та же история снова и снова. Он винил свою мать в том, что его призвали в армию. Иногда после этого он опускался ещё ниже, рассказывая о том, как его избивал отчим, о фиолетовых синяках и лопнувшей от ремня коже, но изредка он становился таким вот мрачным. И ещё реже он пускался в монолог о том, что он волшебник и может управлять ветром и дождём, а ещё делать так, чтобы животные его понимали.

Мы уже прошли мимо всех этих стадий.

Я снова взглянула на экран. Вейдер махал мечом перед Люком, заставляя его отступить назад по невероятно крошечному мостику, ведущему к аварийной платформе. Папа проснулся злым. Я знала, что мне надо идти спать.

– Хочешь посмотреть со мной фильм? – спросила я. – Его все видели.

Мой взгляд метнулся в его сторону. Он наконец облизал губы, но поймал только часть белой корочки.

– Ты думаешь, что ты уже женщина? – спросил он.

Я встала.

Он сел прямее, а его тон стал вкрадчивым.

– Нет, сядь. Я не имел в виду ничего такого. Я просто задумался, когда ты стала такой наглой, что указываешь мне, что делать.

– Я устала, пап. Я пойду спать. – Я кинула последний скорбный взгляд на экран. Люка загнали. Оттуда не было выхода.

Я ушла. Мои ноги были деревянными.

Я застыла на первой ступеньке, прислушиваясь.

Я услышала скрип – это папа собирал кресло. У меня перехватило горло.

Мне захотелось выбежать через парадную дверь, но лестница была ближе. Я бросилась вверх по лестнице, распахнула дверь своей спальни и захлопнула её, навалившись всем своим весом.

Когда я услышала, что первая ступенька жалуется под его весом, я застонала. Я должна была пойти с мамой, должна была заставить Сефи не оставлять меня одну, даже если это означало, что мне пришлось бы ехать на заднем сиденье машины с незнакомцем. Папа меня схватит, он наконец-то меня схватит, и я не смогу спрятаться ни под матрасом, ни в шкафу. Мой взгляд метался по комнате. У меня были кровать, комод и самодельные книжные полки.

Подвинуть я могла только комод.

Вторая ступенька робко скрипнула.

– Кэсси, я посмотрю с тобой фильм, – сказал он, его голос был тихим.

Габриэль бы накричал на моего отца. Он был единственным. Кроме Фрэнка. И, может быть, мистера Коннелли. А ещё тётя Джин наверняка спасла бы меня. Но последних троих здесь не было, а Габриэль пропал навсегда; я поняла это в ту минуту, когда мой отец сказал, что его похитили и не вернули. Никто меня не спасёт. Фильмы, книги и сериалы – всё это было притворством. Иногда, а может, много раз, дети действительно сильно страдали, и на этом всё. Ужас-шок от этой правды ударил меня, как пощечина, обжигая и замораживая одновременно.

Папа наступил на третью ступеньку, потом на четвертую, потом на пятую, так быстро, как паук. Вокруг моих лёгких натянулась верёвка. Я бросилась к дальней стороне комода, втискиваясь между ним и стеной. Я подтянула колени к груди и стала толкать тихо и постепенно. Если бы он услышал, как я двигаю комод, то побежал бы к моей двери.

Я вела себя тихо, но, видимо, шумела достаточно сильно, что не услышала его последних шагов и не знала, что он стоит на лестничной площадке, пока не услышала характерный стон. Моё сердцебиение разрывало грудную клетку. Комод подался вперёд, с визгом пролетев последние пятнадцать сантиметров по полу. Я прислонилась к нему, пытаясь выровнять дыхание.

Мне нужно было что-то сказать, чтобы объяснить шум.

– Я устала. Я хочу спать.

Папин голос был прямо за моей дверью.

– Ты не хочешь посмотреть фильм со своим папой?

Я подавила свой крик, мой желудок был бездонно пустым. Мама может подъехать в любой момент. Или Сефи. Или, может, комод перед дверью удержит его. Я задыхалась, как напуганная собака. Я попыталась глотнуть воздуха, но это только усилило панику. Я бросила взгляд на решётку в полу. Я никак не смогу в неё втиснуться. Я уже хотела подойти к окну, сорвать сетку и спрыгнуть с крыши, когда услышала звуки по другую сторону двери.

– Ну, тогда я пойду смотреть один, – почти шёпот, но достаточно громкий, чтобы я его услышала.

Я слышала, как он шаркает вниз по ступенькам.

Я сползла на пол.

В конце концов я уснула. Я могла бы остаться на этом месте до рассвета, если бы меня не разбудил плач.

Плач был тихим.

Таким тихим.

Плач потерянного ребёнка. Он вплелся в мои сны, убеждая, что моего ребёнка нужно спасти, пробуждая мозг раньше, чем тело. Я не пошевелила ни мускулом, пытаясь сосредоточиться на странном знакомом звуке. Меня зажало между комодом и полками. В доме стояла мёртвая тишина, если не считать плача. Мои электронные часы-радио сообщали, что я спала не более двадцати минут. Мама и Сефи дома?