Мама с папой кричали внизу в гостиной.

– Ты пытаешься трахнуть каждую прохожую!

Папин хриплый голос был тихим гулом, поэтому я слышала только обрывки.

– …повезло… уже не молодая…

Мама перекричала его срывающимся голосом.

– Я могу тебя бросить!

– Сефи, – прошептала я, – я думала, что это Бауэр нападал на мальчиков, но теперь уже не уверена.

– Что?

На этот раз папин голос прозвучал громко и отчетливо:

– Я плачу свою долю. Мы с Бауэром зарабатываем в два раза больше, чем ты.

Я повысила голос ровно настолько, чтобы заглушить голоса мамы и папы:

– Каждый мальчик, на которого напали, ездит на нашем автобусе. Рики, Габриэль, Уэйн, Краб, Тедди. Рики сказал, что слышал щелчки, когда его схватили, такие же, как щелчки, которые издают жетоны Бауэра.

– Тогда ночью Уэйн сказал мне, что это метроном мистера Коннелли, – сказала Сефи и села.

– Если бы Коннелли хотел нападать на парней, он бы не приносил метроном, – сказала я, желая поверить в свои слова. – Это же тупо. И, кроме того, он не такой. А вот Бауэр – да.

Луна светила в окно Сефи, подчеркивая ее глаза. Она собирала воедино обрывки истории.

– Краб пародировал мне этот звук в летней школе. Не было похоже на звон жетонов.

Мама и папа притихли под нами, будто ждали вместе со мной.

– И что это за звук? – спросила я.

Она зажмурилась. Я скорее почувствовала, чем услышала этот звук в её горле.

Цок-цок-цок.

Как будто что-то маленькое пытается вырваться из её гортани.

Услышав это, я почувствовала, как с меня сдирают кожу, как будто мне было больно просто быть живой.

Потому что я узнала этот звук.

Это был тот же самый горловой звук, который издал Гоблин, когда я столкнулась с ним в алкогольном магазине, а затем снова, когда он появился на нашей подъездной дорожке и спорил с папой о своей собаке.

Это не Бауэр приставал к мальчикам. Все это время, с самого начала это был Гоблин, и полиция знала это, но не могла остановить его. Папа ненавидел Гоблина вовсе не потому, что тот уклонялся от призыва, как говорила мама. Он ненавидел его, потому что монстры ненавидят монстров.

– Сефи, если это тот звук, значит, Гоблин нападает на мальчиков. – Слова хлынули из моего рта, горячие и болезненные. – Всё логично. Он часто ездит за нашим автобусом, и все мальчики, на которых напали, ездят на автобусе двадцать четыре. Кроме того, мы слышали, как он пару раз издавал тот же звук.

Я видела, как она связывает всё, что знает, с тем, что я только что сказала. Она вздрогнула.

– Мы должны сказать маме и папе.

Они всё ещё ругались, но теперь использовали цивилизованные, образованные голоса, чтобы унижать друг друга. Папа сказал маме, что она больше не красивая и что он мог бы найти получше. Мама сказала, что папа сошёл с ума и что у него на самом деле не было ПТСР, как он утверждал. Они оба просто разрешали своим страхам иногда выходить. Они говорили несерьёзно. Всегда несерьёзно.

– Они ничего не сделают.

– Тогда пойдём в полицию, – сказала Сефи.

Я закатила глаза, хотя я чувствовала тошноту.

– Бауэр сказал, что мне никто не поверит, потому что меня поймали за кражу того блеска.

– Так мы ничего не сделаем?

Я на время задумалась.

– Давай сбежим!

– И как это поможет Габриэлю?

– Мы убежим туда, где верят детям. Я могу рассказать им про Гоблина и про папу. – Я чувствовала себя старше её или более цельной, чем она, и это осознание заставило меня почувствовать себя ещё более опустошенной, чем когда-либо.

Я заключила её в объятия.

– Папа не поменяется. Ты ведь это знаешь, да? Он будет продолжать причинять тебе боль, и он придёт за мной. Может, если мы его сдадим, ты перестанешь заниматься сексом со всеми этими парнями.

Она отстранилась, её лицо было белым, как простыня.

– Я не занимаюсь сексом со всеми этими парнями.

– Ничего, Сефи, я всё равно тебя люблю.

Кожа на её лице шевелилась, словно под ней боролись насекомые.

– Ты не можешь понять, потому что ты ещё не женщина.

Это словно искромсало мое сердце.

– Сефи, пожалуйста. Пойдём со мной. Мы схватим Фрэнка и все трое убежим в безопасное место.

– Я не могу. – Она откинулась на спинку кровати и натянула одеяло до самой шеи. – И вообще, нет такого места.

Ругань мамы с папой возобновилась прямо под нами.

Мне ужасно хотелось забраться под одеяло к Сефи. Прошли годы с тех пор, как мы спали вместе, месяцы с тех пор, как я была достаточно смелой, чтобы расслабиться на кровати. Я могла бы поддаться, если бы она не прошептала последнюю фразу:

– Фрэнк живёт по соседству с Гоблином, разве нет?

Фрэнк.

Я, можно сказать, подала его на блюдечке с голубой каёмочкой, когда уговорила его приехать со мной и позволила Гоблину полапать моего единственного настоящего друга. Я вспомнила цепкие глаза Гоблина, его слова, которые выкачивали из Фрэнка информацию.

«А ты тот новенький, живёшь чуть дальше по дороге? Твой папаша – фермер?»

Если гоблин нападал на мальчиков, значит, Габриэль был у него дома, и это был только вопрос времени, пока он не схватит моего Фрэнка, потому что Гоблин не останавливался, даже ни на йоту, он будет продолжать причинять боль мальчикам, пока его не поймают.

Если я спасу Габриэля, он все расскажет полиции и Гоблина арестуют. Фрэнк будет в безопасности, и мальчикам из Впадины больше не придётся жить в этом зыбучем страхе.

– Мне нужно поспать в своей комнате, – сказала я Сефи.

Она надулась, но отпустила меня.

Оказавшись там, тихо, как мышь, я натянула толстовку и запихнула в рюкзак фонарик, швейцарский армейский нож, книгу Нелли Блай «Хочешь – верь, хочешь – нет» для храбрости и мой новый Магический шар 8 для поддержки. Я не могла выйти через парадную дверь, пока мама и папа всё ещё ругались. Они увидят меня.

Я спустилась вниз и повернула налево, к ванной. Окно там обычно закрыто, потому что на нем нет сетки. Я распахнула его, вылезла наружу и аккуратно прикрыла за собой оконную створку.

– Пока, я люблю вас, – прошептала я маме и Сефи.

Меня испугало мягкое прикосновение к моей лодыжке. Я дала глазам привыкнуть и наклонилась, чтобы погладить кошку.

– Дурашка, котя, тебе нельзя идти туда, куда иду я.