Соблюдая предельную осторожность, поднялся с земли и, подхватив винторез, отошел на полста метров назад и, свернув в сторону, бочком протиснулся в кусты.

Повезло. Успел до наступления полной темноты найти удобную засидку на широкой скальной террасе. Но пока короткими скачками с костылем под мышкой взобрался наверх по крутому, усеянному скользкими камнями склону сопки, упрел, как последняя скотина. Рана опять обильно кровила, юшкой залило всю штанину, и даже носок под берцем насквозь вымок — хоть выкручивай. Окинув беглым взглядом лежащее далеко внизу широкое болото, продолговатые бугорки заснеженных землянок, едва заметные в сгущающихся сумерках, отковылял за бугор и уселся прямо в снег. Проплевался, вытер пот с лица и принялся за перевязку. А в голове уже вертелось: «По-любому придется костер жечь, иначе до утра окочурюсь. Пропотел капитально. Через час в мандраж кинет. Еще не хватало только для полного счастья что-нибудь себе отморозить. Тогда вообще веселуха будет, хоть стреляйся… Ничего — оттуда не заметят, а дым с такой крутизны в низину не потянет. Здесь же ветерком и растащит». Перемотал свежим бинтом пробитое острогой колено, набрал хвороста и обломков толстых сухих сучьев и развел огонь. Через десяток минут начало припекать и даже жарко стало. Пришлось немного отодвинуться от костра. Есть хотелось зверски, но, вспомнив, как его погано носило еще час назад, решил не рисковать и только попил воды, слегка подогрев фляжку. Управился с делами и начал, не торопясь, подетально обдумывать предстоящую операцию, но теперь уже с учетом сложившихся обстоятельств: «Пока не знаю точно — сколько этих богомольцев гребаных. Малек утверждал, что три мужика и две бабы. Один старик, другой — сосунок. Это, похоже, тот и есть, что из землянки вылазил. Еще и бороденка куцая — в три волоска… Остается один гипотетически серьезный противник. Да и тот, скорее всего, тоже пентюх пришибленный, на этом их тупом непротивлении повернутый. Хотя, когда начнешь, наверно, им шкуру заворачивать, и они в ответ серьезно окрысятся. Нужно же быть полным остолопом, чтобы безропотно под нож идти… С Андреем еще этот егерек, который постарше. Второго ретивого я из строя вывел. А, может, он уже и вообще по дороге ластами щелкнул? Вполне возможно… Короче говоря, трое. Детский лепет. Конечно, желательно их всех скопом в хате накрыть. Одной гранаты хватит. Только вот пес, зараза! Отстрелять его издалека — не проблема, но ведь все равно взвизгнет и наведет шороху. Если только его с утреца загасить, часика в четыре-пять, когда у хозяев самый сон? А что? Ночник еще фурычит. Еще вчера фурычил, по крайней мере», — подумав, резко содрал с ветки винторез и, щелкнув тумблером, убедившись в том, что прибор действительно нормально функционирует, облегченно выдохнул. Прислонил винтовку к дереву — поближе к огню. И тут как-то разом моментально ощутил какую-то дикую необоримую усталость, разлитую по всему телу, усталость и тупую саднящую боль, живущую в каждой клеточке, боль и полное безразличие ко всему происходящему. И на последних остатках воли буквально за волосы подтащил себя к рюкзаку, заставил достать аптечку и принять две таблетки бемитила[84]. Запил их водой, оттянул еще подальше от огня валежину, придвинул ее вплотную к сосенке, уселся и, прижавшись спиной к шершавому стволу, прикрыл глаза и, хрустнув крепко сцепленными зубами, замер в ожидании, пока начнется действие препарата и хоть немного отступят тошнота и боль и мышцы снова обретут упругость: «Все, заканчивай с пацанской распальцовкой, супермен пристукнутый, ты уже и так выше крыши накосячил… И прикинем все по новой… Трое. Трое серьезных противников. Все они достаточно крепкие мужики и стрелки отменные. И в тайге не новички. Если я их не спишу одномоментно — проблем возникнет море. Тогда уже, скорее всего, не я им, а они мне в шесть секунд пипец пропишут. Выгонят на чистое, растянут, зажмут в клещи, и будешь, как последний идиот, огрызаться на три стороны, пока затвор не клацнет. Поэтому надо, чтобы они в одной норе собрались. Обязательно. И накрыть их тогда надежно и без вариантов. Спать они однозначно по землянкам разбредутся. А вот днем, точнее, перед самым рассветом, просто обязаны до кучи собраться… У меня ни подствольника, ни «мухи» и только три гранаты, правда, одна с напалмом. Но толку от нее — только в том случае, если положить ее аккуратно в самый муравейник… Подобраться к этой богадельне скрытно — почти невозможно: с одной стороны открытое, насквозь простреливаемое болото, по которому не то что бежать, а и идти-то — мука. Ни слева, ни справа тоже не подберешься — узкая тропинка по самому подножию сопки. А с тыла… вообще — бугорок с десяток метров, в который землянки врыты, а сверху отвесная скала нависает. Да еще под углом неслабым… Под углом?.. А если попробовать? Попробовать на веревке спуститься? Она должна выдержать? Тонкая, но, похоже, прочная. Там всего — метров десять — пятнадцать… Завалить эту псину прямо сверху? Спуститься и зашвырнуть «феньку» прямо в двери?.. Авантюра, но попробовать можно. Можно и нужно. Задумка — так себе, но вполне осуществимая. Не один раз такое проделывал. Только вот — рука и колено. Ладно. Это мелочи, как-нибудь перетопчемся… Так, может, прямо сейчас туда и выдвинуться? Там и дожидаться, пока Андрюха подгребет?.. Нет. Еще неизвестно, сколько мне ждать придется. Откуда я взял, что они вот-вот объявятся? Интуиция? Да. Именно так, предчувствия подсказывают… Пойду-ка я отсюда, с уступа гляну. Да, поглядеть не помешает в любом случае. Что там у этих замудонцев происходит? — Поднял костыль и, прислушавшись к собственным ощущениям, вздохнул с облегчением: — Кажется, начинает действовать?» Его еще мутило, и боль по-прежнему тревожила, но знакомое ощущение прилива сил и легкой эйфории уже мягкой теплой волной разливалось по телу, затушевывая, сглаживая на какое-то время все его изъяны, все возникшие в нем неполадки.

С ходу влетел, вломился в кустарник, в чащу, но через минуту опомнился, сообразил, что так как раз легче всего угодить под выстрел. Вернулся на оставленный след. Быстро пошел по нему, но теперь уже стараясь двигаться как можно тише, время от времени останавливаясь, напрягая слух и зрение.

Набрел на плотно утоптанный пятачок, остановился, взял автомат наизготовку: «Вот здесь он лежал. Наблюдал за кем-то?» Проскользнул еще на десяток метров вперед и, выбравшись из леса, увидел широкое длинное кочковатое болото и сразу же за ним — несколько заснеженных землянок, сивого мерина, привязанного к дереву, здоровенного волкодава, моментально загремевшего цепью и залившегося в хриплом лае при появлении чужака. Но было не до радости. Об этом даже не подумалось. Бросил взгляд на следы и понял, что они тянутся куда-то в сторону, в обход болота. И не медля, сорвавшись с места, кинулся к скиту напрямик. Лез и лез упорно, спотыкаясь и падая, через покрытые густыми длинными космами осоки высоченные кочки, и только одна-единственная мысль гвоздила в мозгу: «Успеть! Опередить его, гада! Опередить во что бы то ни стало!»

Издалека увидел, как распахнулись двери в одну из землянок и наружу выбежали люди — мужчина и женщина. И сразу же будто камень с души сорвало. И силы в один миг утроились. Вырвался из цепких объятий промерзшей болотины, пролетел, едва касаясь кочек, последние метры и замер с бешено колотящим в виски сердцем, прижимая к груди подбежавшую к нему Глушу. «Пришел, мой миленький! — в горячке шептала она, повиснув у него на шее, прижимаясь к нему всем телом. — Слава, Христе Боже! Возвернулся, мой любый!» — «Пришел, пришел, Глушенька, — шумно выдыхал он, наглаживая ее по склоненной головке, по дрожащим острым плечикам, — пришел, как видишь, милая. — И тут, как будто молния сверкнула в мозгу, и, резко оторвав от себя девушку, он крикнул: — Назад быстро! — Схватил растерянную Глушу за руку и поволок ее за собой, втолкнул в распахнутые двери и оглянулся на Никиту: — А ты чего стоишь?! Сюда давай, быстро! — И, видя, что тот никак на это не отреагировал, схватил его за рубаху и силой втащил в землянку. «Не трожь!» — попытался кобениться парень, ударил его по руке. «Заткнись! — гаркнул на него Андрей. — Заткнись и слушай! — Выглянул осторожно из двери, окинул взглядом болото, узкую тропинку, набитую вдоль подножия сопки, и, обернувшись, посмотрел на парня: — Успокой собаку. Ну!» Никита пробурчал что-то себе под нос, неохотно выглянул на двор и прикрикнул на пса: «Угомонись, Буян. Кому велено?! — И, вернувшись в помещение, набычился: — Ежели ты…»