— Замолчи, сказал, — оборвал его Мостовой. — Сейчас не до шуток.

— Что за лихо у тебя стряслось? — спросила девушка. — Опять лихо?! — и, ойкнув, зажав рот ладошкой, робко прильнула к его плечу.

— Худо дело, Глушенька. Тут один уродец за мною гонится… за нами. Он на нас охоту устроил… и на вас тоже. Слава богу, я еще успел к вам раньше него добраться, — сказал Андрей и снова перевел взгляд на парня: — Понял, нет?.. Да все уже, успокойся, в конце концов, ревнивец бешеный. Бодаться с тобой потом будем. Сейчас не до этого… Кто еще, кроме вас, здесь?

— Окромя нас, Елизар с Калистратом да бабка Аграфена, — ответила за парня Глуша и прибавила дрогнувшим голоском: — Все, что от прежнего скита осталось.

— Я знаю, я помню, милая, — сказал Андрей с защемившим сердцем и легонько сочувственно пожал ее локоток. — Где они сейчас?

— Здесь недалече… в овражке на всенощной. Они там на камне молятся. Должны бы уже возвернуться.

— Плохо… Никита?

— …

— Все, я сказал, прекрати немедленно это свое детство золотое. Сейчас не время разборки устраивать. Беги быстро за остальными. Им нельзя на дворе оставаться. Очень опасно. Веди их сюда, только осторожно. Имей в виду, что вы постоянно на прицеле. Этот гад, вполне возможно, где-то недалеко засел. Перестрелять вас может запросто, понял?

— Не глупой, небось, — буркнул в ответ Никита, по-прежнему глядя букой на Мостового.

— Беги, а не иди. И лошадь не бери. Пешком, понял? И как можно быстрее их сюда веди. Пусть там все заканчивают, бросают. Потом домолятся. Объясни Елизару, что дело серьезное. Очень. И карабин не забудь. У мужиков с собою есть оружие?

— Какое оружье?! — возмутился Никита. — Они ж там — на молебне! Рази ж можно?

— Тогда захвати с собою еще один карабин. Есть еще один в запасе?

— Есть у духовника. И у Калистрата — «манлихер».

— Ну, беги. Не тяни резину, паря. У нас совсем немного времени осталось. Скоро стемнеет, а мне еще за мужиками идти. И раненого на носилках тащить. Иди, Никита, быстренько.

Парень, сердито посапывая, поглядывая на Андрея исподлобья, оделся, обулся, взял карабин и, стащив с гвоздя, вбитого в деревянную подпорку землянки, лохматую самошитую шапку из енота, подошел к двери и бросил через плечо вполоборота:

— Ежели ты с чем худым пожаловал…

— Никита!

— Ладно. Пойду покудова, но ежли… — продолжил было Никита, но, не закончив, нахлобучил на голову шапку и вывалился на двор.

— Как же я тебя ждала, соколик ты мой, — снова повисла на Андрее Глуша, как только за Никиткой дверь захлопнулась. — Все глаза проглядела. Жив ли, гадаю, али сгинул где в этой злой юдоли у анчихриста. Гадаю да слезы лью белугою. Да бога за тебя молю и денно, и нощно.

— Ничего, Глушенька. Ничего. Все это теперь в прошлом. Все теперь у нас по-другому будет. Больше я тебя никогда не покину.

— Никогда?!

— Никогда.

— Да неужто решился? — резко отстранилась от него Глуша, заглянула ему в глаза и через миг снова ему на грудь кинулась: — Господи, счастье-то какое! Слава тебе, Христе Боже! Да как же мне благодарить тебя, святый Боже?!

— Подожди, девочка, — встрепенулся Мостовой. — Надо бы дверь открыть, а вдруг этот уродец незаметно к нам подберется?

— Ничуть не надо. Буян его загодя услышит. Услышит и брёх подымет. Он на ухо чуткой… Так ты мое посланье сразу прояснил?

— Нет. Не сразу. Мужики помогли… Ну и как вы здесь живете?

— Да с божьей помочью. Не так, как на старом месте, ишо не обустроились, но живем не тужим… Однако боязно порой бывает, шибко боязно. А вдруг как какой худой человек, какой-нито лихоимец бездушный к нам забредет невзначай, на огонек заглянет. В скиту-то теперь заложных боле нету. Некому худого чужака отвадить. Никто ить теперича казнить не возьмется, ибо до смерти близко, а страшный тот грех и вовек не отмолишь.

— Ничего, — успокоил ее Андрей. — Теперь у вас… у тебя будет свой за… щитник. Я вас теперь никому в обиду не дам, солнышко. Не бойся, — сказал и, нащупав под тонким ситцем на ее спине острые узелки власяницы, задохнулся от жалости: — А это… это ты сегодня же сними. Сегодня, слышишь?

— Что? Про что это ты? — тихо спросила Глуша, и тело ее заметно напряглось и снова дрогнуло. — Хорошо. Сыму, коли прикажешь, — согласилась, а следом лукаво стрельнула глазками: — Но без нее ж я — слабая, подневольная…

— Считай, уже приказал, — проигнорировав ее заигрывания, отрезал Андрей. — Как только за мужиками уйду, так сразу же и снимешь. — А после короткой заминки спросил с замирающим сердцем: — Это же, наверно, очень больно?

— Мыслимо ли о том вопить? Хвально так-то принимать мучения. Радость будет на том свете.

— А на этом?

— А на этом… без тебя — кака же радость? Одна мука вечная.

— Любушка ты моя, — задыхаясь от нежности, прошептал Мостовой, сжал, сдавил ее в крепких объятиях, но дверь в землянку неожиданно растворилась, и на пороге выросли Елизар и Никитка. Андрей быстро отпрянул, отстранился от девушки, посмотрел на вошедших, на Глушу и улыбнулся ей: — А говоришь Буян?

— Так он же на своих николи не взбрешет, — быстро ответила она на его улыбку и, покраснев, потупилась: — Хучь и за версту учует.

— Здравствуй, Елизар, — поприветствовал Мостовой, пристально разглядывая старого знакомого. «Постарел он сильно, — сжалось в груди. — Совсем с лица сдал. Борода совсем белая, и щеки провалились».

— Слава Христе, — степенно, но с недобрым огоньком в глазах отозвался тот, сделав вид, что не заметил их жарких объятий.

— Опять я к вам…

— Неисповедимы пути Господни… Пошто на этот раз пожаловал? Так просто али по нужде какой?

— И по нужде… и так… все сразу, — смешался Андрей. — Короче говоря — опять с бедою. Тут один… уродец за нами увязался… Да и вас он тоже… убить может… Как я думаю, за тем и пришел.

— Про сущие лютости глаголишь, — буравя неотрывным взглядом Мостового, промолвил Елизар, но после паузы на удивление покладисто спросил: — Чё ж нам робить… теперича?

— А делать вот что, — не удержал после его слов вздоха облегчения Андрей, уже настроив себя заранее на долгие уговоры. — Я сейчас за своими мужиками пойду… Может, Никиту со мной отпустишь?

— Пущай идет, коли для дела надобно.

— Спасибо тебе, Елизар. Значит, мы вдвоем с Никиткою пойдем. У нас там раненый… А вы тут с Калистратом за подходами к скиту присмотрите. Только очень, очень осторожно. Особо не высовывайтесь. Если что — стреляйте сразу на поражение, — сказал и поморщился, вспомнив об отношении общины к греху смертоубийства. — Ну, хотя бы припугните, что ли? Не подпускайте его близко. Не позволяйте ему к скиту приближаться.