не любила этого художника? «Прекрати, Марин, — говорила я себе. — На картинке нет обнаженных тел, это же цветок».

Осталось придумать, чем наполнить открытку.

Бриони толкнула дверь в мой кабинет, и я поспешила убрать заметки в папку. Возможно, не стоило тратить рабочее время на личное помешательство, но чем больше я углублялась в дело О’Кифов, тем сложнее было выкинуть из головы мою биологическую мать. Звучит глупо, но, делая к ней шаг навстречу, я будто пыталась спасти свою душу. Если я собиралась представлять интересы женщины, которая жалела о рождении своего ребенка, то стоило найти собственную мать и поблагодарить, что она придерживалась других взглядов.

Секретарь положила на мой стол коричневый конверт.

— Корреспонденция от дьявола, — сказала она, и я по смотрела на адрес отправителя: «Букер, Худ и Коутс».

Я разорвала конверт и прочитала исправленный документ с показаниями.

— Да вы шутите! — выдохнула я и встала, чтобы забрать пальто. Пора нанести визит Шарлотте О’Киф.

Дверь мне открыла девочка с синими волосами, и я секунд пять смотрела на нее, пока не признала старшую дочь Шарлотты Амелию.

— Что бы вы там ни продавали, — сказала она, — нам это не нужно.

— Амелия, верно? — натянуто улыбнулась я. — Я Марин Гейтс. Адвокат твоей мамы.

Девочка осмотрела меня с ног до головы:

— Не важно. Ее сейчас нет дома. Она оставила меня нянчиться с малышом.

Из глубины дома донеслось:

— Я не малыш!

Амелия вновь взглянула на меня:

— Я всего лишь пытаюсь сказать, что она оставила меня присмотреть за инвалидом.

Внезапно из-за двери показалось твое лицо.

— Привет, — сказала ты и улыбнулась.

У тебя недоставало переднего зуба.

Я подумала: «Жюри присяжных полюбит тебя».

И возненавидела себя за подобную мысль.

— Хотите что-нибудь передать? — спросила Амелия.

Не могла же я сказать девочке, что ее отец стал свидетелем со стороны защиты.

— Я надеялась лично поговорить с вашей мамой.

Амелия пожала плечами:

— Мы не должны впускать в дом незнакомцев.

— Она не незнакомец, — сказала ты, потом дотянулась до меня и затащила внутрь дома.

Я не умела обходиться с детьми, а с моим нынешним темпом жизни, возможно, никогда бы и не научилась, но было что-то особенное в твоей теплой ладошке, мягкой, как кроличья лапка, и, может, такой же удачливой. Я позволила отвести себя к дивану в гостиной и окинула взглядом комнату — фабричный ковер с восточным узором, пыльный экран телевизора, потрепанные картонные коробки с играми, составленные высоко на каминной полке. Судя по всему, «Монополия» была в ходу, лежа на журнальном столике перед диваном.

— Вы можете сыграть за меня, — сказала Амелия, сложив руки на груди. — Я все равно скорее коммунист, чем капиталист.

Она скрылась на лестнице, оставив меня пялиться на настольную игру.

— Вы знаете, на какую улицу попадают чаще всего? — спросила ты.

— Хм… — Я села. — Разве они не одинаковые?

— Не когда считаешь карточки выхода из тюрьмы и ей подобные. Это Иллинойс.

Я опустила взгляд. Ты построила три отеля на Иллинойс-авеню.

А Амелия оставила меня с шестьюдесятью долларами.

— Откуда ты знаешь?

— Я читаю. И мне нравится знать то, что другие не знают.

Должно быть, ты знала гораздо больше всех нас. Было немного неловко сидеть рядом с шестилетним ребенком, чей словарный запас мог посоперничать с моим.

— Тогда расскажи что-то, чего я не знаю.

— Доктор Сьюз изобрел слово «зануда».

Я громко засмеялась:

— Правда?

Ты кивнула:

— В книге «Будь у меня зоопарк». Которая, конечно, не такая интересная, как «Зеленые яйца и ветчина». Это больше для малышей. Мне нравится Харпер Ли.

— Харпер Ли? — переспросила я.

— Да. Вы не читали «Убить пересмешника»?

— Конечно. Но мне не верится, что ты читала!

Это был мой первый разговор с маленькой девочкой, ставшей центральной фигурой этого иска, и я поняла нечто удивительное: ты мне понравилась. Очень понравилась. Искренняя, забавная, умная, и, хотя твои кости постоянно ломались, ты нравилась тем, что отвергала свою болезнь как нечто несущественное. Равным образом мне не нравилось, что твоя мать подчеркивала это.

— Очередь Амелии. А значит, вам бросать кубик, — сказала ты.

Я опустила взгляд на игровое поле:

— Знаешь что? Я терпеть не могу «Монополию».

Это было правдой. Я вспомнила, как в детстве мой кузен присваивал деньги, будучи банкиром, а игра длилась четыре ночи кряду.

— Хотите сыграть во что-то другое?

Повернувшись к камину и горе игрушек, я увидела кукольный домик. Он представлял собой ваш дом в миниатюре, с черными ставнями и ярко-красной дверью, здесь даже были цветочные клумбы и длинные вязаные язычки ковровых дорожек.

— Ничего себе, — сказала я, аккуратно потрогав гравий. — Потрясающе!

— Папа сделал.

Я подняла дом на платформе и поставила поверх поля «Монополии».

— Раньше у меня был кукольный домик.

Он был моей любимой игрушкой. Я вспомнила красные бархатные стульчики в миниатюрной гостиной, старинное фортепиано, которое играло музыку, когда я поворачивала заводной механизм. Ванна с разлапистыми ножками и полосатые, как леденцы, обои. Он выглядел скорее викторианским, чем современным, где я выросла. И все же когда я расставляла кровати, диваны и кухонную мебель, то делала вид, что это альтернативная вселенная, дом, в котором я могла бы жить, если бы меня не отдали.

— Посмотрите сюда, — сказала ты и показала мне крохотный фарфоровый унитаз, крышка которого приподнималась. Интересно, а мужчины в кукольном доме тоже забывали опустить стульчак?

В холодильнике были крохотные деревянные стейки и бутылки с молоком, крошечная коробка яиц, которые выстроились в ряд, словно жемчужины. Я приподняла край плетеной корзины и нашла две спицы для вязания и клубок.

— Вот где живут сестры, — сказала ты и положила матрасы на двухэтажную медную кроватку в одной из спален наверху. — А вот здесь спит их мама. — Рядом, на большую кровать, ты положила две подушки и пестрое одеяло размером с мою ладонь. Потом достала еще одно одеяло и устроила кровать на розовом атласном диване в гостиной. — А это для папочки.

«Бог ты мой, — подумала я. — Как же они тебя травмировали!»

Вдруг входная дверь открылась и внутрь зашла Шарлотта. Холод притаился в складках ее пальто. Она несла покупки в перерабатываемых зеленых пакетах.

— Ах, так, значит, это ваша машина, — сказала она, опуская пакеты с продуктами на пол. — Амелия! — крикнула она в сторону лестницы. — Я дома!

— Ага, — донесся безрадостный голос Амелии.

Может, они разрушали не только твою жизнь.

Шарлотта наклонилась и поцеловала тебя в лоб:

— Как дела, милая? Играешь с кукольным домом? Ты уже давно его не доставала…

— Нам нужно поговорить, — сказала я, поднимаясь на ноги.

— Хорошо.

Шарлотта наклонилась, чтобы взять