Гродов сразу же определил для себя: именно эту долину, по одну сторону которой когда-то располагался хозяйственный двор базы, а по другую – небольшой пруд с четырьмя шлюпками у дощатого причала, он и превратит в полигон для начальной подготовки десантников. Чтобы затем перейти к высадке на морской берег.

Подъехав к месту, где шли занятия, майор приказал представившемуся старшему лейтенанту Колобова прекратить строевые учения, отвести бойцов к кромке пруда и атаковать условного противника, занявшего оборону по бровке некрутого, изрезанного оврагами склона, вполне смахивавшего на прибрежные кручи.

Атаковали они бездарно: сбивались в плотные группы, кричали «ура» и матерились, заползая на склоны, на вершинах которых никому из них и в голову не пришло залечь и открыть огонь, чтобы очистить ближайшее пространство от вражеских солдат.

Комполка тут же заставил Колобова вернуть их, поставить в строй и объявил свой приговор:

– Так, старший лейтенант, солдат в атаку не водят.

– Потому что так водят только на скотомогильник, – популярно разъяснил его мысль сержант, стоявший вместе с офицерами чуть позади и в сторонке от Гродова. – Но уже не солдат.

– Кстати, это сказал инструктор по боевой десантной подготовке сержант Жодин, – тут же представил его майор. – А теперь слушай мою команду. Первая рота совершает марш-бросок по гребле на тот берег и, форсируя речку, атакует вторую роту, которая занимает позиции по вершине прибрежного ската. Штыки отомкнуть. Имитировать штыковой и рукопашный бои пока что будем без штыков. Но лишь пока что! Атаковать врассыпную, не сбиваясь в кучи; на берег выходить молча, без единого звука, как и подобает на первом этапе ночного десанта.

– Значит, высаживаться все-таки будем ночью? – спросил кто-то из роты, которой выпало первой форсировать речушку.

– Что ты, дорогой?! – съязвил какой-то кавказец. – Солнечным днем, на лучшем одесском пляже.

– При цветах и девочках, – поддержали его.

– Естественно, ночью, – резко пресек эти «разговорчики в строю» командир полка. – Поэтому учитесь действовать в одиночку, исходя из ситуации – быстро и решительно, даже дерзко.

При выходе роты из реки Гродов взял у Малюты винтовку и вместе с Жодиным и Злотником вступил в рукопашный бой. Причем после первой же схватки Дмитрий отбросил оружие и, уходя от штыковых уколов и ударов прикладами, начал перехватывать винтовки «противника» руками, совершая боковые подсечки, броски через себя и удары ногами. Атака по существу была сорвана. Возле Гродова столпилось около двух десятков моряков, и каждому хотелось испытать удачу в схватке с командиром полка.

В конце этого учебного светопреставления, майор захватил между ног и под мышки одного из моряков и, прикрываясь им «от пуль», пронесся в атакующем темпе метров двадцать, затем швырнул его «на штыки» трех сгрудившихся «врагов», чтобы тут же метнуться в ближайшую лощину и открыть по ним огонь из пистолета.

– Я хочу, – прокричал он, поднимаясь из своего окопчика и обращаясь к сотне собравшихся вокруг бойцов, – чтобы во время высадки десанта каждый из вас вел себя так, словно он один оказался протий целой своры врагов! И запомните: ни мне, ни армии ваша геройская гибель, с разрывами на груди тельняшек и криками «На, стреляй, фашистская гадина!» – не нужна. Оставаться на поле боя мертвыми и побежденными нас в этой войне уже научили, теперь мы должны учиться оставаться на поле боя живыми и победившими.

– Святая правда, братва, – боцманским басом отозвался один из тех, на кого Гродов только что швырнул свою «живую броню» – приземистый, на удивление широкоплечий крепыш, у которого кончик широкого носа оказался увенчанным шрамом. – Могилить их надо – всякого, кто без спроса сюда пришел.

– Хватит от немца-румына бегать, пора бы уже отдышаться, – поддержал его костлявый, жилистый, почти двухметрового роста резервист, в непомерно широких ладонях которого винтовка казалась детской имитацией из стебля подсолнуха.

– Поэтому ни при каких обстоятельствах не теряйтесь, – продолжал майор, не отвлекаясь на его и другие реплики. – Все должно идти в ход: патрон, штык, приклад, финский нож, который все вы должны научиться метать; гибельные удары ребром ладони или копьевым ударом пальцев по глотке, – тут же изобразил он эти приемы на ближайших бойцах, – наконец, обычный подвернувшийся под руку камень. Вашим оружием должно становиться все, что способно разить противника.

– А главное, последний патрон – для себя, – проговорил кто-то из матросской массы.

– Кто сказал: «Последний патрон – для себя»?

– Да вроде как сама Родина, – спокойно парировал старший сержант, прирожденный толстячок, лицо которого когда-то в отрочестве было иссечено оспой. – Уж не помню, чьими именно устами, но директивно.

– Всеми мыслимыми устами Родина приказала вам сражаться, а не тратить патроны на свои медные лбы. В десантном полку об этой демагогии самоубийц забыть. Я даже мертвого «пущу в расход», любого из вас, кто во время десанта последний патрон решится пустить в себя, вместо того чтобы выпустить по приблизившемуся врагу и завладеть его оружием.

– На этой отмели и заякорим, – невозмутимо согласился старший сержант пехоты, из морского одеяния разжившийся только на бескозырку, несмело водруженную на забинтованную голову. – Чтобы все, значится, директивно.

Даже по внешнему виду нетрудно было определить, что несколько десятков бойцов были направлены сюда из госпиталей, причем явно не в том состоянии, в котором нужно захватывать плацдармы во вражеском тылу. Еще столько же новобранцев по-прежнему оставалось в гражданском одеянии, пытаясь засвидетельствовать свою принадлежность к морской пехоте разве что застиранными, с чужого плеча, тельняшками да бескозырками…

Словом, даже при первом беглом знакомстве становилось ясно: добровольцев для этого полка набирали, где только могли, от военкоматов и госпиталей – до запасных флотских экипажей, в которых накапливались моряки с погибших судов. И как из всего этого человеческого месива буквально за несколько дней можно сформировать настоящие штурмовые десантные батальоны – оставалось для Гродова пока что загадкой.

* * *

Приказав Владыке и Жодину продолжить обучение и воспитательную работу с бойцами, майор направился к располагавшемуся посреди небольшой акациевой рощицы каменному строению, избранному Куренным для полкового штаба. При этом Злотник оставался при нем в роли ординарца и посыльного. Как оказалось, в корпусе все еще действовал гражданский телефон, что приятно удивило комполка, и уже расположились радисты с двумя полевыми рациями, которые со временем должны будут работать на плацдарме.

– Как я понимаю, полк ты уже принял, – неожиданно раздался в телефонной трубке голос Райчева.

– Полка как такового еще не существует, однако полевые занятия уже проводим.

– Ты, Гродов, не мудри. Армейская заповедь тебе известна: есть знамя – есть и полк. А знамя через несколько минут доставит тебе военком полка батальонный комиссар Иван Токарев, бывший военный моряк, а перед самой войной – заместитель секретаря парткома местного порта.