Задерживаться, чтобы добить, не стали — оставался еще всего один час светлого времени суток, а вокруг японского отряда выбитых из боя в начале сражения катавасия завязывалась серьезная, и Макарову очень хотелось именно сегодня выжать из сложившейся ситуации максимальные дивиденды. Командующий повел находящиеся при нем броненосцы туда, где должно было разыграться последней сцене сегодняшнего дневного «спектакля», — к отряду, возглавляемому «Ясимой». Туда же двигались корабли Того и Ухтомского, но если «полтавам», чтобы продолжить сражение, требовалось только сблизиться на необходимое для открытия огня расстояние и повернуть на параллельный с неприятелем курс, то «Микаса» и «Асахи», даже успевая раньше, не имели возможности сразу влиться в строй — они, либо страшно рискуя получить дружественный таранный удар, либо самим врезаться в борт японского корабля, должны были попытаться возглавить свою колонну (причем маневр нужно было бы проводить под огнем русских, что серьезно увеличивало шансы на потерю управления при столь сложном маневре), либо пройти на контркурсах мимо своих и только потом вступить им в кильватер.

Командующий флотом страны Ямато выбрал второй вариант. Чем дал возможность Макарову приблизиться к месту основной заварухи.

А крейсера Рейценштейна продолжали делать свое «черное дело». Дева уже понял, как он ошибся, стараясь увлечь «Баяна» со товарищи за собой от поврежденного «Кассаги» — тот уже наверняка опустился на дно морское, а вот теперь подобная участь совершенно конкретно ожидала и «Такасаго» — «Аскольд» и кормовой плутонг «Баяна» избили вражеский корабль так, что шансов на выживание у крейсера каперанга Исибаси не оставалось никаких.

Заканчивать боевой эпизод Иванов с Грамматчиковым опять предоставили подходящему «Богатырю», а сами поспешили к Ухтомскому, гоня перед собой удирающий «Читосе». Вслед за ними поспешили и «Пересвет», и «Новик» с миноносцами. Как ни хотелось Матусевичу провести генеральную репетицию действий своего отряда на реальном вражеском объекте, но, во-первых, было жалко мин, которые с огромной степенью вероятности могли понадобиться в самое ближайшее время, а во-вторых, Стемман уже приступил к делу. И много времени ему не понадобилось, чтобы несколькими залпами окончательно доломать обреченного. Один из многочисленных шестидюймовых снарядов, по всей вероятности, добрался до котлов, ибо практически одновременно с тем, как «Такасаго» буквально разломило пополам, он окутался облаками белого пара[11].

Выполнив свою задачу, «Богатырь» поспешил к основным силам, чтобы принять участие в финальном акте сегодняшнего боя.

* * *

Пока броненосцы Макарова спешили на соединение с остальными силами артурской эскадры, не было никакой необходимости находиться в броневой душегубке боевой рубки. Командующий с остальными вышли на мостик и стали получать временное удовольствие от морского ветра, освежавшего лицо, и пейзажа, радовавшего взор. Взор особенно радовала такая деталь данного пейзажа, как днище «Сикисимы», пока еще возвышавшееся над волнами.

— Эдуард Николаевич, запросите пока «Цесаревича» и «Победу» о повреждениях.

— Запрос уже сделан, ваше высокопревосходительство, — отозвался Щенснович. — Ждем ответа.

— А что у нас?

— Думаю, что через несколько минут смогу ответить. Если не исчерпывающе, то близко к тому.

Действительно, через четыре минуты лейтенант Скороходов доложил об основных повреждениях: пробоина в носовой части в районе кондукторской кают-компании (несколько выше ватерлинии, но захлестывается волнами), солидные дырки в первой и третьей трубах, разбиты все прожекторы, кроме одного на фок-мачте, уничтожены оба дальномера, несколько попаданий в броню без ее пробития. Кроме того, выкрошились зубья подъемных шестерен у двух шестидюймовых орудий левого борта. Но самые большие неприятности доставил двенадцатидюймовый, угодивший в кромку амбразуры кормовой башни, причем попавший именно в тот момент, когда производилось заряжание орудий — от взрыва собственный снаряд сместился назад, раздавил оба полузаряда и заклинил зарядник. Парусиновые чехлы на амбразурах загорелись, и при их тушении залили водой реле и клеммы электрического привода. Башня теперь могла разворачиваться только вручную. Убито на броненосце восемнадцать матросов, ранены мичманы Саблин, Столица и князь Голицын и сорок девять нижних чинов.

Степан, слушая доклад, успел посмотреть на котельное железо, которым заузили смотровые щели боевой рубки, и только с левой ее стороны насчитал восемь отметин от осколков. Осколков, не влетевших и не посеявших смерть внутри.

К тому моменту, когда закончил свой доклад старший офицер «Ретвизана», поступили сведения с «Цесаревича» и «Победы». Если на первом, как, впрочем, и ожидалось, все было в полном порядке — восемь раненых, мелкие дырки и вышедшая из строя средняя шестидюймовая башня левого борта, то от Зацаренного доклад оказался менее оптимистичным: прошило восьмидюймовую броневую плиту — затоплена угольная яма и три отсека, в районе миделя пробит верхний броневой пояс, пять пробоин в небронированных участках, попадание в отделение носового минного аппарата — благо что Макаров категорически запретил заряжать оные перед боем… Семь убитых, тридцать шесть раненых.

Но все три броненосца вполне могли поддерживать пятнадцатиузловый ход, что и делали. Расход боезапаса был у всех приблизительно равным — около половины снарядов главного калибра и треть шестидюймовых.

— Ухтомский начал, Степан Осипович, — привлек внимание командующего Молас. Звук пока еще не успел долететь до мостика «Ретвизана», но все, кто смотрел в нужную сторону, увидели огонь и дым выстрела на «Петропавловске». Когда услышали и собственно отдаленный грохот, лейтенант Кетлинский щелкнул секундомером.

— Двадцать шесть секунд, — небольшая пауза… — Около сорока кабельтовых.

— Уже меньше. Спасибо! — кивнул старшему артиллеристу броненосца Макаров. — Эдуард Николаевич — это уже Щенсновичу, — прикажите передать: «Быть готовыми к развороту влево на пятнадцать румбов на траверзе второго в линии корабля противника». И примите два румба вправо.

— Есть!

— Вы что задумали, Степан Осипович? — слегка обеспокоенно поинтересовался начальник штаба. — Зачем разворот? Не разумнее ли пройти на контркурсах до конца японского кильватера и обрезать им корму?

— Если бы до захода солнца оставалось еще хоть пару часов, Михаил Павлович, я бы именно так и сделал. А сейчас у нас времени на это нет. Тем более что в хвосте его колонны наиболее защищенные «Микаса» с «Асахи», а головным идет «Ясима», у которого с бронированием пожиже. Так что воспользуемся приемом, которому попытался научить нас сам Того.

* * *

— Павел Петрович, — еще раз несмело предложил Яковлев, — может, все-таки в лазарет?

— Оставьте, — раздраженно отозвался Ухтомский. — Рана — пустяки, царапина. Чувствую себя вполне сносно…