— Погодим немного, — нервно отозвался Лукин. — Наши возвращаются — может, заметят…

— Тень на левом крамболе! — прервал разговор офицеров сигнальщик. Командир вместе со своим помощником немедленно развернулись в указанном направлении — ничего. Но выматерить матроса за ложную тревогу не успели.

— На «Беспощадном»! — донеслось из темноты.

— Наши! — облегченно выдохнул Лукин и поднес рупор к губам: — Здесь «Беспощадный»! Это кто?

— Здесь «Бойкий». Как у вас дела?

— Если без мата, Георгий Оттович, то очень плохо, — отозвался Лукин. — Погружаемся, ничего не помогает, до базы не дойдем. Примете команду на борт с борта?

Командир «Бойкого» с не очень благозвучной для русского слуха фамилией Гадд задумался на несколько секунд. Рискованно, конечно, но оставлять на гибель или для японского плена семь десятков своих собратьев-миноносников — да потом же всю оставшуюся жизнь в зеркало плеваться будешь…

— Хорошо! Попробуем! Готовьтесь принять концы!

«Бойкий», замедляя ход, стал осторожно приближаться к борту своего обреченного собрата. Операция, в принципе, не самая сложная, если бы дело происходило днем. Сейчас же тусклого лунного света явно не хватало для более-менее спокойного маневрирования. Но удалось. Эсминцы несильно стукнулись корпусами, концы полетели на «Беспощадный», где их тут же закрепили.

— Сколько у вас людей, Вениамин Константинович? — уже без рупора поинтересовался Гадд.

— Около шести десятков. Из них семнадцать раненых.

— Тогда давайте раненых первыми. Беру только людей. Ну и, конечно, документы с денежным ящиком. Больше ничего ко мне на борт не тащить!

— Разумеется, — немедленно согласился Лукин. — Слышали, братцы? Давайте раненых!

Кто-то из пострадавших от попадания злосчастного японского снаряда перебрался сам, кого-то перевели под руки, ну а самых тяжелых перетащили на койках…

— Вашбродь! — подскочил к лейтенанту Йенишу минер Гуляев. — Христом богом!.. Дозвольте в кубрик сбегать? У меня в рундуке…

— Марш на «Бойкий»! — ошалел от такой наглости офицер. — «Бегун» нашелся! Сейчас все за тобой побегут до рундуков свои запасные подштанники спасать. Пошел!

— Да не подштанники! — Лицо матроса выражало совершенно искреннюю боль. — Почти червонец скопил!! Неужто пропадать таким деньжищам?!

— Я сказал: на «Бойкий»! — хмуро бросил лейтенант. — И благодари Господа, что заначку свою потерял, а не жизнь. Еще немного, и пришлось бы нам всем с акулами шуры-муры крутить… Выполнять приказ!

А в это время в низах гибнущего миноносца матросы под руководством инженер-механика открывали кингстоны и клинкеты, перерубали трубы, соединяющие один отсек с другим, чтобы вода быстрее разбегалась по кораблю… Морякам было больно разрушать собственный корабль, ставший для них домом, но они старались не допустить ни малейшего шанса, чтобы «Беспощадный» достался врагу в качестве трофея.

Лукин, как и положено командиру, оставил борт гибнущего корабля последним. На «Бойкий» перенесли вахтенный журнал, шифровальную книгу, карты, свод сигналов, денежный ящик, а также замки и прицелы орудий. Винтовки прихватить не успевали — нельзя было рисковать, ведь в любой момент из темноты могли выскочить японцы, и тогда привязанные друг к другу русские миноносцы оказались бы сверхудобной и почти беззащитной целью для атаки. Поэтому «Бойкий», как только закончилась эвакуация, немедленно отвалил от борта тонущего истребителя.

«Беспощадный» погружался на ровном киле, без всякого крена, как будто подводная лодка уходила под воду. С его судьбой все было ясно, поэтому Гадд приказал уходить, не дожидаясь того момента, когда море полностью поглотит свою очередную сегодняшнюю жертву.

* * *

Капитан первого ранга Мацути, слушая доклады из низов своего корабля, уже прекрасно понимал, что «Якумо» до ближайшего порта не дойдет — «жить» крейсеру оставалось в лучшем случае полтора-два часа. Имелась, конечно, возможность за это время дойти до берега и выброситься на него, но, учитывая результаты сегодняшнего сражения, этого делать категорически не следовало — хозяевами Желтого моря явно стали русские. Так что имеются все шансы, что они сумеют снять сидящий на мели корабль и оттащить его в свой порт, а это станет несмываемым позором как для всей Японии, так и для него лично.

— Что со шлюпками? — морщась от боли в раненой руке, поинтересовался командир крейсера у своего старшего офицера.

— Целых нет ни шлюпок, ни паровых катеров, — отозвался первый помощник. — Но два баркаса можно подремонтировать в ближайшее время.

— Так прикажите это сделать! — недовольно посмотрел на кавторанга Мацути.

— Уже делается.

— Хорошо. В первый же готовый перенести портрет императора и спускать на воду, пока мы на ней еще держимся. Туда же раненых.

— Все не поместятся.

— Разумеется. Сколько поместится. Поручаю это проконтролировать лично вам. Во второй баркас тоже преимущественно раненых. Передайте команде готовиться спасаться по возможности. Инженеру Матида готовить «Якумо» к затоплению. Выполняйте!

— Слушаюсь. — Сато четко отдал честь и немедленно отправился выполнять приказание.

Отремонтированные баркасы удалось спустить с борта крейсера. Вместе с «содержимым». Но даже не все раненые уместились на них. Матросы, кондукторы, вольнонаемные и офицеры, служившие на «Якумо», горохом посыпались за борт, в уже относительно теплые воды Желтого моря, прихватив хоть что-нибудь, имеющее положительную плавучесть. Даже сам командир крейсера не стал изображать из себя «рыцаря самурайского образа» и сиганул за борт хоть и последним, но задолго до того, как «Якумо» продемонстрировал в ночной темноте «поворот оверкиль».

И остался жив. Как и большинство его подчиненных: японские авизо не сильно пострадали сегодня в крейсерской баталии, не особо были нужны для поиска и минных атак русских кораблей этой ночью, но вот в качестве спасательных судов они очень даже пригодились: «Тацута» и «Яейама» весьма активно выхватывали из волн моряков с торпедированного «Микаса», на «Тацуту» умудрились поднять из воды даже командующего флотом, а когда взрывом в ночи обозначилась еще одна жертва, «Яейама» немедленно взял курс в соответствующем направлении.

Даже в июньском Желтом море температура воды чувствительно ниже, чем у человеческого тела, поэтому у любого, оказавшегося за бортом, вода всей своей чудовищной теплоемкостью немедленно начинает отжирать калорию за калорией. А новых взять негде. Возможность заизолировать себя от самого жадного до тепла вещества в природе тоже отсутствует. Так что зачастую гибнут от переохлаждения люди даже в самых теплых морях…

Адмирала Того, только что выхваченного из волн, бил озноб. Но даже не успев переодеться, прямо на палубе «Тацуты», стоя в луже стекающей с его одежды воды, он в первую очередь стал сыпать распоряжениями: