вы любитель женщин. Поди-ка и гарем содержали в недалеком прошлом?

По деду было видно, что бурная молодость у него в далеком прошлом, но ведь немного лести еще никогда не вредило? Меня не покидало ощущение, что он не воспринимает меня всерьез, и это было мне на руку.

– А что такое «содомит»? – поинтересовался фашист.

– Мужеложец, – просветила его я. – Гомосексуалист. Голубой. Педераст. Мужчина, который испытывает нездоровое влечение к своему полу. Или к молодым юношам.

На лице фашиста отразилось неприкрытое отвращение и удивление. Боже, благословен мир, не испытавший этого порока! Я не имею в виду орков, как вы понимаете.

– Но как?! – несколько растерянно произнес он. – Как возможно удовлетворение таких желаний?

– Просветить? – поинтересовалась я.

– Не надо! – содрогнулся он. – Какая мерзость!

– Ясно, – кивнула я. – Про скотоложство я, пожалуй, промолчу.

– Про ското… – поперхнулся дед. – Из какого гнезда разврата вы прибыли?

– О-о-о! – покачала головой я. – Да вы, уважаемый, не толерантны, да-да. Так где Ника?

– Я не знаю, кто такая Ника, – пожал плечами властелин тьмы.

– Ложь, – с удовольствием сообщила ему я. – Я же все-таки Водящая Души.

Разумеется, я блефовала. Если б я могла различать, где правда, а где ложь, я уже давно бы разбогатела. Но Алехандро сказал, что Ника жива, а этот мерзкий скорпион непременно должен был наложить на неё свои желтые сморщенные лапки.

Он посмотрел на меня очень внимательно, но в гробу я видала его пронзительные взгляды. Изощренно лгать я научилась еще в детстве. Я лгала опекунам, лгала учителям, лгала психологам, лгала сокурсникам, и никто, кроме Ники, Павла и иногда Даши, не мог меня на этом поймать.

– Я говорю правду, – сказал спокойно фашист. – На этот раз. Ники больше не существует. Такой, какой вы её знаете.

– Что от неё осталось? – спросила я с ужасом.

– Что-то осталось, – с поганой ухмылкой сообщил мне дед. – Немного, поверьте мне. И если уж вы так настаиваете, я устрою вам экскурс в мой серпентарий. Когда-нибудь. Арман!

Я закрыла глаза, пытаясь справиться с нахлынувшим страхом.

Страх. Липкий, как мед. Я ненавижу мед. Тягучий, черный страх. Он пахнет как сгоревший волос, как нежилой дом, как глубокий колодец, где в глубине маслянисто плещет вода. Он кружит голову, сдавливает горло, подкашивает колени, морозит кончики пальцев. Страх – это самое мерзкое, что может быть в жизни.

Пошатываясь, я пошла за Арманом. Навстречу попадались люди, погонщики, оборотни. Я почти не видела их. Страх ослепил меня. На какой-то миг я увидела знакомое лицо и даже чуть кивнула, спокойно пойдя дальше. А потом до меня дошло. Я словно налетела с размаху на каменную стену, словно кто-то гигантским кулаком ударил меня под-дых. Дыханье перехватило, в глазах потемнело, в ушах застучало сердце. Ноги каким-то непостижимым образом несли меня дальше, но я их не чувствовала. О Господь Всемогущий! За что?

Глава 42. Тихий омут

– Вам нехорошо, госпожа? – с беспокойством спросил оборотень, хватая меня за локти.

Я что-то прохрипела в ответ.

Почти на весу он дотащил меня до небольшой комнатушки с маленьким окном под самым потолком, усадил в кресло, сунул под нос какую-то ужасную гадость, от запаха которой я так сильно закашлялась, что меня вывернуло наизнанку. Предусмотрительный Арман подставил фарфоровый сосуд. Я вся была в холодном липком поту. Мне реально было плохо – кажется, первый раз в жизни. Меня рвало желчью (наверное, я не разглядывала), бил озноб, в глазах плясали искорки. Я пластом лежала на постели, поднимая голову только чтобы в очередной раз сделать попытку опустошения желудка. Меня уже не рвало – нечем.

– Я не понимаю, – изумленно качал головой фашист, которого немедленно вызвал Арман. – Первый раз вижу, чтобы эльф был в таком состоянии. Разве что орки опоили её отравой! Если это так, им конец.

Он яростно сжал руку в кулак (в алой перчатке).

– Нужен врач.

– У нас нет врача, господин, – испуганно сказал Арман. – Здесь некому болеть.

– Есть один, – кисло усмехнулся темный властелин.

Врач! Да! Здесь есть врач! Пусть он придет, и я лично вырву ему его черное лживое сердце.

Его позвали. Он заглянул в мои безумные вытаращенные глаза, пощупал пульс, пытался заглянуть в рот. Я вырывалась и рычала, целясь ногтями в его глаза. Мер-р-рзавец!

– Нервный срыв, – хладнокровно поставил диагноз «врач». – Ну надо же… Надо успокоительное. Можно просто вырубить её, организм крепкий, сам восстановится. Или связать.

– Мы же не изверги, друг мой, – лицемерно возразил фашист, хихикнув. – Девочка переутомилась, да и неудивительно.

– Я бы еще сказал, что у неё что-то с сердцем, – кивнул врач. – Колотится как сумасшедшее, пульс не стабилен, общая слабость, расширенные зрачки, холодные руки… Предынфарктное состояние.

Снова здорово! Еще одного инфаркта мне не хватало!

– У меня есть сонное зелье, – предложил старик.

– Годится!

Старик вышел, а я сфокусировала свой взгляд на лице предателя.

– Мразь, – выдавила я из себя.

– Успокойся, – прикрикнул на меня он.

Я зарычала, и тут же получила смачную оплеуху. В голове и правда немного прояснилось. Да что же это такое! Все меня бьют, и все по лицу!

– Что с тобой? – спросил он. – У эльфов не бывает инфарктов.

– А что, по-твоему, такое разбитое сердце? – почти мирно спросила я.

– Тебе сказали?

– Да.

– Давно ты такая? Ты спала последний раз когда?

– Не помню… Давно…

Он смачно и с удовольствием выругался и принялся расхаживать по комнате.

Наконец старик разорвал это тягостное молчание, принеся бутыль с чем-то красным.

– О, багряница! – понюхал содержимое врач.

– С настойкой сонной одури, – кивнул старый эльф.

Я стиснула зубы – им не удастся опоить меня.

Увы – он держал мою голову, навалившись на меня всем телом, а прислужник-оборотень щедро поливал мое лицо винищем. На губах был металлический вкус виноградного сока и крови, недаром в христианстве именно виноградное вино используют на святом причастии! В глазах потемнело – то ли от зелья, то ли от недостатка кислорода, и я отрубилась.

Твою дивизию!

Я рывком села на кровати. Вот это сон! Однако что именно мне приснилось – что меня похитили орки или что я перенеслась в другой мир?

Он сидел на стуле возле моей кровати. Господи, для чего ты оставил меня в живых? Я не хочу!

– Ты! – прошипела я.

– Я, – согласился он.

Разговор явно зашел в тупик.

– Я думала, тебя убили.

– Ты ошибалась.

Вот и поговорили. Еще разик.

– Почему?

– Я хочу жить, – доверительно сообщил он. – И жить не в нищете и подчинении кому-то, а быть богатым и уважаемым. Ну или хотя бы богатым.