— В курсе, — ответила я, натягивая рубашку. — И что, ведьма уже не на задании?

— Ведьма в истерике, — последовал тихий ответ.

Мы, Яги, народ жутко жалостливый — ведьму тоже жалко стало. Застегивая сарафан, я вышла из-за печи, подошла к Стужеву и не сдержала улыбки, когда он взял и сам все застегнул. С такой заботой и нежностью.

— Саш, — обвила его шею руками, — зачем она тебе вообще понадобилась?

Его ладони скользнули на мою талию, прижимая сильнее к телу сказочного злодея, и, склонившись к самым губам, Князь прошептал:

— Темные практически неуязвимы, но у ведьм есть парочка заговоров, способных обездвижить их на время.

Смотрю в сине-серые глаза моего Кощея и чувствую, как плывет мир вокруг, теряя реальность, краски, важность. И хочется быть и быть в кольце его рук, и чувствовать тепло его дыхания, и видеть, как на его губах играет счастливая улыбка.

— Ритусь, — он с искренним наслаждением произнес мое имя, но дальше устало и достаточно жестко, — мне нужен Херард. Пойми, проблематично наслаждаться семейной жизнью, постоянно ожидая удара в спину.

В этом Саша был прав, а потому я шепотом спросила:

— А что конкретно нужно?

На Князевом лице отразилось поочередно — недоумение, удивление, осознание и откровенная гордость за меня, после чего он тоже шепотом ответил:

— Оригинал Летописи Истины.

Вспомнив картинку, выданную котелком волшебным, я приподнялась на носочках и прошептала в подставленное ухо:

— В хранилище, там столик с золотым ларцом, а Летопись в самом столике, не в ларце.

И опустилась, заглядывая в обалдевшее лицо Стужева. Выглядел он потрясенным. Я подумала и решила потрясти его еще раз, для чего, вновь приподнявшись, прошептала:

— Бери драконов, во-первых, они границу пересекают беспрепятственно, во-вторых, хранилище тебе взломают. — Подумала и добавила: — Котика и Волчика тоже возьми.

— Зачем? — переспросил окончательно потрясенный Сашенька.

— Думаешь, я одна домик няшек грабила? — ответила вопросом на вопрос.

Стужев ничего не думал, Стужев вдруг сжал в объятиях и стремительно поцеловал. А потом, не давая опомниться, еще раз поцеловал, и уже не прерывался на всякие мелочи, типа там Летописи, темные, избушки, зверюшки… Только он, его дыхание, сильные жаркие объятия и поцелуй — требовательный, властный, плавно переходящий в нежный, опьяняющий, настойчивый… в котором я растворилась, целиком и полностью отдаваясь любимому.

Я очнулась под грохот своего сердца и взбешенный рык Стужева:

— Через шредер пропущу, лично!

Выплывая из тумана нахлынувших эмоций, осознаю, что мы все так же стоим посреди избушки и целуемся, причем его руки все так же на моей талии, мои обвивают его шею, и непонятно с чего возмущается Ядвига.

— А дальше чего? Целуются и целуются, полчаса уже только целуются и ничего. А зрители, между прочим, продолжения требуют. И что, вы там уже нацеловались?!

Мы переглянулись. Потемневшие от страсти, чуть рассредоточенные синие глаза Саши окончательно лишили любых посторонних мыслей меня. Князя мои зеленые, кажется, тоже, потому как он тихо прошептал:

— Еще нет.

И снова склонился к моим губам. Нежно прикоснулся, властно захватил в плен, искушая, завоевывая, провоцируя на столь же страстный ответ. Мой змей искуситель, мой сказочный злодей, мой самый невероятный Стужев.

— Эй, да хватит вам! — не унималась Ядвига. — Кому-то там куда-то спешить как бы надобно.

Прорычав ей в ответ что-то ругательное, Саша, не отрываясь от поцелуя ни на миг, подхватил меня на руки и вынес из избушки. Там, стоя на пороге под навесом и удерживая меня, продолжил дело с поцелуями, правда, теперь целовал нос, щеки, скулы, подбородок, волосы, глаза…

— Счас съест, — меланхолично заметил Серый Волк.

Я рассмеялась, Стужев остановил свою поцеловательную деятельность и сообщил:

— Уничтожаю Летопись, запечатываю переходы и валим в медовый месяц… на год.

— Э-э… — протянула я, — а как же учеба, дом, ужин у моих родителей, моя ягушенская карьера?

— Я сказал — медовый месяц… тьфу ты — год!

— Сашенька, год — это как-то много, — не могла не заметить я.

— Ритусик, — он снова прикоснулся к моим губам и выдохнул, — я не то чтобы не нацеловался, я еще и не насмотрелся на тебя. Год. А будешь вредничать — два.

И только хотела ответить, как Князь решительно подытожил:

— А лучше даже три на необитаемом острове, и чтобы ни одна, — злой взгляд на избушку, — книга рядом не отсвечивала.

Улыбнувшись, я укоризненно головой покачала, но все-таки не смолчала:

— Стужев, насмотреться и в универе мог, времени хватало.

А он вдруг стал совершенно серьезным и тихо ответил:

— Не мог.

— Что? — не поняла я.

Саша мягко отпустил меня, помог встать на ноги, придержал, когда в длинном подоле сарафана запуталась и распутаться потребовалось, а потом вдруг крепко-крепко обнял, сжал так, что дышать стало сложно, и прошептал едва слышно:

— Ничего ты не понимаешь, Маргош. Не мог я на тебя смотреть. Никогда не мог. Всегда сердце замирало, дыхание перехватывало, а в голове всего одна страшная мысль: «Эта девушка не для меня».

И отпустив оторопевшую от подобного признания начинающую Ягу, обошел, сбежал по ступеням вниз и скомандовал:

— Ты, медный, и ты, с зелеными крыльями, ко мне, мы на задание. Кот, Волк, вы со мной, остальным охранять избушку.

Причем никто даже не возражал! На медного дракона Саша взобрался сам, на зеленом Кот Ученый и Серый Волк уместились, и они все взлетели и умчались в ночное небо, оставив потрясенную меня босиком стоять на пороге.

Издали вдруг донеслось:

— Рита, в дом, живо, простынешь!

Медленно повернувшись, я вошла в избушку, задумчиво прошла к печке — огненный вихрь засосал внутрь. Там сидел ураг Херард с четвертой, если учесть наличествующие пустые, кружкой медовухи. И рядом с ним Мислава, а чуть поодаль Ядвига, а я… Я стояла растерянная и все поверить не могла в его слова.

— Опять гадость сказал? — Книга всплеснула призрачными руками. — Вот гад гадский, любит же, больше жизни любит, а за языком последить не додумался! Няшка вреднючая!

Мотнув головой, пробормотала:

— Не гадость…

И с тоской вспомнила, как часто, глядя на него, я думала, примерно то же, что и он: «Этот парень не для меня». И при таком подходе ведь даже не влюбишься… а хотелось.

— Рита, — позвала меня Ядвига, — что-то случилось?

— Да, — отозвалась рассеянно, — я влюбилась… окончательно.