Поскольку должность великого канцлера империи занимал архиепископ Трирский, то вести допрос поручили его официалу Иоганну фон Экку (не путать с однофамильцем-доминиканцем). Официал задал Лютеру всего два вопроса, вначале по-латински, затем по-немецки. «Первое. Признаете ли вы, что собранные здесь сочинения написаны вами? Второе. Согласны ли вы отречься от изложенных в них идей или настаиваете на своей правоте?» По просьбе одного из друзей Лютера перечень представленных суду произведений зачитали вслух. На первый вопрос подсудимый сразу же дал положительный ответ: да, все эти книги написал он. Что касается второго вопроса, то ответ на него требовал размышлений. Всем стало ясно, что это увертка. Император начал проявлять признаки нетерпения. Все же после короткого совещания со своими советниками он позволил 24-часовую отсрочку. Лютер покинул зал.

Присутствующие не скрывали разочарования. «Решительно, — говорил Карл V, — это не тот человек, который сделает из меня еретика!» Друзья Лютера пребывали в недоумении. Весь вечер они не отходили от Мартина, стараясь морально поддержать его, и помогли ему составить текст завтрашнего заявления. На следующий день в тот же самый час Лютер снова стоял перед собранием рейхстага. На сей раз он говорил убежденно, хотя голос его и дрожал от волнения. Прежде всего он заявил, что среди написанных им книг необходимо различать сочинения, посвященные вопросам веры, и книги, направленные против папства и кон-кретных оппонентов. Впрочем, добавил он, по зрелом размышлении он не может отречься ни от одного из своих произведений. В то же время, сознавая, что, как и всякий человек, он может ошибаться, он согласен лично предать все свои книги огню, если ему докажут, что их содержание лживо. Чем больше он говорил, тем явственнее в его голосе начинали звучать угрожающие ноты, а в речи все чаще мелькали выражения, явно рассчитанные на симпатии его политических покровителей. «Берегитесь! — почти кричал он. — Надеясь обрести покой ценой гонений на Слово Божье, вы рискуете навлечь на всех нас поток неисчислимых бедствий!» Говорил он по-латыни. Чтобы представители дворянства поняли смысл его речи, его попросили повторить ее по-немецки, что он и сделал.

Официал с горечью констатировал, что еретик явно стремится вовлечь присутствующих в очередную дискуссию, которая представлялась совершенно бессмысленной, поскольку проповедуемое им учение уже заслужило безоговорочное осуждение духовных властей. И он потребовал от Лютера ясного и недвусмысленного ответа на уже заданный вопрос: настаивает ли он на истинности ошибочных теорий, изложенных в его книгах? И Лютер, отбросив всякую осторожность, произнес наконец то, чего так ждали от него политики: «Я не верю ни в папу, ни в соборы. Я не могу и не хочу отречься ни от одного из своих слов». На настойчивое требование Экка точнее сформулировать свою позицию он ответил: «Я не сомневаюсь, что решения соборов полны заблуждений. В частности, Констанцский собор выступил с защитой положений, целиком и полностью противоречащих Слову Божьему». На этом терпение Карла лопнуло, и он закрыл заседание.

Должно быть, уже вечером того же дня ему объяснили всю опасность сложившейся ситуации. Обычная процедура наказания отлученного от Церкви и так уже оказалась нарушена, но многие из делегатов рейхстага, опасаясь худшего, все еще пытались найти какой-то компромисс. Действительно, после заявлений Лютера о верности своим убеждениям он автоматически становился объектом преследования со стороны светских властей, что было чревато гражданской войной; но даже если бы удалось склонить его к отречению, еще неизвестно, как повело бы себя мелкое дворянство, готовое к самым резким выступлениям. Император отказался появляться на очередном заседании рейхстага, а вместо этого направил делегатам записку, написанную по-французски, как он всегда поступал в случаях, когда не считал нужным взвешивать каждое слово. В записке содержался приказ отправить Лютера в Виттенберг, после чего следовало применить к нему «обычную процедуру, принятую в обращении с упорствующими еретиками». Именно этого больше всего и боялись делегаты. Они снова принялись увещевать императора, который в конце концов сдался и скрепя сердце назначил согласительную комиссию.

В комиссию, возглавляемую курфюрстом Трирским, вошло девять человек, в том числе курфюрст Бранденбургский, герцог Саксонский, епископы Аугсбургский и Бранденбургский и гроссмейстер Тевтонского ордена. 24 апреля Лютера вызвали на заседание комиссии, но не добились от него ничего нового — он лишь повторил свои прежние заявления. Тогда обратились за помощью к Иоганну Кохлею, франкфуртскому гуманисту, который в течение некоторого времени разделял убеждения Лютера, пока не разочаровался в них. Кохлей встретился с Лютером один на один и тоже попытался воздействовать на него, но безуспешно. Тогда Кохлей предложил провести еще один публичный диспут. Он, отдавший в свое время дань еретическим идеям Лютера, надеялся, что легко сможет доказать их ошибочность. Но это предложение не прошло. На следующий день комиссия снова заседала, и каждый из участников выступил с продолжительной речью, однако дело не продвинулось ни на йоту. Лютер по-прежнему стоял на своем. К вечеру 25 апреля Карл V издал приказ назавтра же отправить Лютера в Виттенберг.

Собственно говоря, вызывая Лютера в Вормс, император не питал никаких иллюзий. По его просьбе Алеандр еще раньше написал эдикт о высылке еретика за пределы империи. 26 мая император подписал этот документ, причем подписал задним числом, указав в качестве даты 8 мая. В тексте эдикта не просто использовались средневековые формулировки, он прямо-таки дышал средневековой нетерпимостью. За обвинением в ереси и святотатстве следовали обвинения политического характера: «Он призывал мирян омыть руки свои в крови священников и, отбросив всякое повиновение, настойчиво звал их к бунту, расколу, войне, убийствам, воровству и пожарам...» На самом деле ничего подобного Лютер не предлагал, но Карл таким образом отплатил ему за его сговор с рыцарями. Затем шло перечисление мер наказания: эдикт запрещал кому бы то ни было давать кров и пищу осужденному и приказывал каждому, кто заметит его на территории империи, немедленно предать его в руки властей; приговаривал к костру все его сочинения, а все имущество его друзей, покровителей и издателей — к конфискации.

Запомним три эти даты, охватившие двухмесячный промежуток: 26 марта 1521 года Мартин Лютер получил вызов на заседание рейхстага; 26 апреля он покинул Вормс, спасаясь от правосудия; 26 мая был официально объявлен изгнанником, подлежащим преследованию со стороны светской власти.

В обратный путь Лютер собрался быстро — время поджимало. Он уже понял, что от императора милости ждать не приходится. Если тот и дал ему возможность уехать, то лишь из страха перед рыцарями. Но что ему мешало послать гонца к кому-нибудь из наиболее покладистых князей с приказом арестовать его? Лютер покинул Вормс с такой поспешностью, что даже не озаботился получить императорский пропуск. Правда, в Оппенгейме его нагнал вестовой Карла с пропуском. 2 апреля Лютер уже достиг Франкфурта, откуда писал Кранаху, горько сетуя на императора и герцога Саксонского. Впрочем, одновременно он отправил письмо и Карлу V, выражая готовность покориться воле государя: «Господь, читающий в сердцах, мне свидетель: я целиком предаю себя во власть Вашему Величеству». 2 мая он прибыл в Эйзенах, где вопреки формальному запрету прочитал проповедь. Переночевав у одного из своих дядьев в Мере, он двинулся дальше, к Готе, и только что миновал Вальтерхаузен, как стал жертвой похищения. Карету, в которой сидел Лютер со спутниками, окружила группа из пяти всадников. Они схватили еретика и увлекли его за собой в глубь леса.