— Да, — покивала я и невольно вздохнула, вспомнив чем.

— Что произошло? — ласково спросил он, достал с полки самую пыльную бутыль и поставил на стойку бокал из граненого толстого зеленого стекла.

Я наклонилась к нему и прошептала:

— Моего жениха опоили приворотным зельем и увезли. Кажется, на Ла Гомера.

— Можете не шептать, эти американцы, — он кивнул на пожилую пару, — русский точно не понимают… Я очень сочувствую. И у меня для вас кое-что есть, что точно поднимет вам настроение, — он налил из бутылки в бокал, не больше чем на сантиметр, густого, лимонного оттенка ликера или сиропа. Я рассмотрела надпись на пожелтевшей этикетке: «Пиу-Пью. Новый Свет. 1756». Новый Свет — Америка, что ли?

Потом бармен достал другую бутыль, пузатую и большую — на ней значилось: «Канарио. Лансароте. 1935» (как здорово, око и надписи переводит!), и налил из нее слегка пенящегося игристого светлого вина. Ну, по аромату это вроде было вино. А может, просто виноградный сок.

— Из виноградника моей семьи, — сказал бармен.

— О, — уважительно кивнула я.

Почему-то владельцы виноградников вызывают у меня восхищение. Есть в виноградниках что-то романтическое, вам не кажется?

А потом, воровато оглянувшись по сторонам, он достал из-под прилавка сияющую золотисто-зеленоватым светом мини-бутылочку.

— Главный ингредиент, — подмигнул он.

Что там на этикетке, я прочесть не могла — ее закрывали загорелые пальцы бармена.

Он капнул в бокал всего одну каплю светящейся жидкости.

— А что это? — прошептала я.

— Экстракт пофигенции.

— Чего? — рассмеялась я.

Он тоже засмеялся:

— Местная трава вроде агавы. Одна ведьма ее вывела. Скрещивала разные растения и поливала их всякими зельями.

— И назвала ее тоже она?

— Угу. Вообще-то полное название, которое она сама продиктовала секретарше в бюро патентов, когда принесла туда образец растения. — Пофигенция ушастолистная ой-какая-колючая-сволочь-да-и-пофиг.

Я снова рассмеялась, американцы оглянулись на меня. Какой классный бар. Я еще не выпила обещанного чудесного коктейля, а мне уже веселей на душе.

От созерцания магического мира у меня начала кружиться голова, и я отвернула перстень камнем наружу. Бармен что-то проговорил на испанском (наверное, на испанском, он же сам сказал), я снова включила око и сказала тихо:

— Извини, мне надо немного отдохнуть… — Я показала ему кольцо. — Голова кружится.

— О, так ты ведьма недавно? — сказал он.

Я покивала.

— Тогда… — Он наклонился под прилавок, открыл, кажется, холодильник и достал пластиковый контейнер. Откупорил его — какой приятный аромат! — контейнер почти доверху был заполнен зелеными свежими листиками с резными краями.

— Мята? — догадалась я.

— Угу, чтобы голова не кружилась. Попробуй.

Я взяла листик, пожевала. Мягкое серебристое сияние мира оттенилось легкой зеленью. А голова ничуточки не кружилась! Маргарита ведь мне говорила, что есть одно средство, да убежала помогать Далии. А позже в поместье все время была такая суматоха, разве о подобной мелочи вспомнишь?

Бармен помешал коктейль длинной ложечкой и подвинул бокал мне:

— За счет заведения.

— Спасибо, — улыбнулась я. Коктейль в зеленом граненом стакане был прозрачным, очень светлым и будто бы светился. Я поднесла бокал ко рту, а потом спросила, вспомнив просьбу Бондина: — А я останусь в форме? Ну то есть… я ведь приехала жениха расколдовывать… Вдруг после вашего коктейля я его даже не узнаю?

Бармен улыбнулся:

— Узнаете. Но зато перестанете переживать, что он сейчас…

— С другой, — досказала я.

— Да, — виновато кивнул он.

— Это-то мне и надо! — и я отпила немножко из зеленого стакана. Ко мне на язык попало что-то воздушное, прохладное, с легкой сладостью и кислинкой одновременно, с едва уловимыми травяным и фруктовым привкусами. А еще, едва эта волшебная влага очутилась на моем языке, мне показалось, я услышала тихое веселое птичье «фьють-фьють». Я подняла удивленные глаза на бармена.

— Канарейка спела? — спросил он.

— Наверное, это канарейка, — сказала я.

— Значит, коктейль удался.

Бармен отлучился на несколько минут, чтобы обслужить подошедших туристов. А я потихоньку тянула коктейль из зеленого бокала. Иногда жевала листочек мяты, чтобы не кружилась от магического мира голова, и слушала Армстронга.

Он пел «Этот прекрасный мир», и я начинала с ним полностью соглашаться. Тут кто-то уселся на соседний табурет. Полосатые брючки и красные кеды. Как мило.

— Что пьешь? — спросил Бондин (такие брюки и кеды носит только он).

Я подняла зеленый бокал и хитро ему улыбнулась:

— Хочешь того же самого? — Покачала перед его носом указательным пальцем: — А тебе такого не дадут. Это только для своих.

Он заглянул мне в глаза, потом тихо спросил:

— И что ты видишь?

— Все, — захихикала я.

Он улыбнулся:

— Значит, больше не дуешься на меня?

— А я на тебя не дулась, ты меня просто ужасно раздражал.

— Тебе сыворотку правды туда добавили? — кивнул он на зеленый бокал.

Я засмеялась:

— Не скажу. А ты без своих суперочков ни фига не узнаешь.

Он улыбнулся:

— Но я могу их надеть.

И он их надел. Отчего стал похож на гламурного студентика. О чем я ему тут же и сообщила.

Но он проигнорировал «комплимент» и произнес, всматриваясь в мой коктейль:

— Легкое золотое сияние выдает присутствие в нем… он с пофигенцией?

— Точно так, — ответил возникший перед нами бармен и сказал гордо: — Коктейль «Канарейка».

Так гордо, будто он сам его изобрел.

Бондин поднял на него глаза:

— Наслышан о нем. Его изобрел один бармен с пароходов… Паромов?

Бармен кивнул многозначительно (и правда он изобрел?) и сказал Бондину:

— А вы, я смотрю, человек широких познаний.

— О, — кивнула я. — Еще каких широких.

— Угу, — посмотрел на меня Бондин. — Я даже знаю, что этот коктейль относится к числу запрещенных.

— Да что ты? — подняла брови я и втянула очередную порцию вкуснятины. — И почему?

— Потому что если всем все будет пофиг… — начал он.

— То все будут счастливы? — предположила я.