Хотя конечности лежали как попало, ни крови, ни переломов не было. Дождевые капли скопились в глазницах, заливая глаза. Джейми усиленно заморгал, затем повернул голову набок, чтобы дать воде стечь с лица. Я положила ладонь ему на живот и нащупала абдоминальный пульс – очень медленный, но стабильный.

Не знаю, сколько мы пролежали без сознания. Гроза переместилась: над дальними горами сверкала сплошная молния, высвечивая острые гребни.

– «Гром хорош, – процитировала я, наблюдая за ней в сонном оцепенении, – гром впечатляет, но всю работу делает молния»[14].

– Да уж, надо мной она поработала на совесть. Как ты, саксоночка?

– Замечательно, – ответила я, все еще ощущая приятную отстраненность. – А ты?

Джейми подозрительно глянул на меня, но, похоже, решил, что все в порядке. Ухватившись за куст сумаха, он с трудом поднялся.

– Не чувствую пальцев ног, остальное вроде в порядке. А вот лошади…

Он глянул вверх и сглотнул.

Лошади молчали.

Мы находились метрах в шести ниже нашей площадки, среди елей и бальзамина. Я уже могла шевелиться, но не нашла сил и теперь сидела неподвижно, оценивая ущерб. Джейми встряхнулся и полез обратно на уступ.

Было очень тихо. Может, я оглохла от удара? Замерзла ступня. Опустив голову, я обнаружила, что на левой ноге нет туфли – или сорвало молнией, или соскочила при падении; поблизости не видно. Чулок тоже исчез. Чуть пониже лодыжки темнело сплетение вен – наследие второй беременности. Я сидела, уставившись на него, словно это был ключ к разгадке вселенной.

Лошади наверняка погибли. Как же мы остались живы? Я вдохнула вонь паленой кожи, и где-то внутри зашевелился холодок ужаса. А вдруг мы не погибли лишь потому, что нам суждено умереть через четыре года? И когда придет наш черед, мы будем лежать вот так, в горелых руинах, – обугленные, дымящиеся скелеты…

Обгорели до костей, шепнул голос памяти.

Под кожей сильно проступили голубые вены. На тыльной стороне кистей они образовали дорожную карту; под коленом прорисовывались целые узоры. Вдоль голени змеилась большая вспухшая вена; я прижала ее пальцем – она исчезла, но едва я убрала палец, тут же снова выскочила.

Постепенно просыпались внутренние процессы организма, и я становилась все более уязвима для внешней стихии. На ноге кровоточила царапина.

Вернулся Джейми, вымокший до костей, задыхающийся от крутого подъема. Я заметила, что ботинок на нем тоже не было.

– Джудас околел.

Он уселся рядом, взял мою ледяную руку и крепко сжал.

– Бедняжка, – прошептала я, и горячие слезы полились еще сильнее, смешиваясь с холодным дождем. – Как знал… Он всегда ненавидел грозу, всегда…

Джейми обнял меня за плечи и прижал к груди, бормоча что-то успокаивающее.

– А Гидеон? – спросила я наконец, пытаясь вытереть нос краем мокрого плаща.

– Жив. Правда, обгорели бок и нога, да еще гриву спалил. – Джейми попытался вытереть мое лицо полой мокрого сюртука. – Надеюсь, теперь поспокойнее будет, – добавил он, пытаясь обратить все в шутку.

– Хорошо бы. – Я заставила себя улыбнуться, и стало полегче. – Думаешь, получится свести его вниз? У меня есть одна мазь, хорошо заживляет ожоги.

– Наверное. – Джейми подал мне руку и помог встать. Я повернулась, чтобы отряхнуть мятые юбки, и вдруг замерла, зацепившись взглядом.

– Смотри, – прошептала я едва слышно. – Смотри…

В трех метрах от нас вверх по склону росла огромная пихта; ее дымящаяся верхушка была начисто срезана, а между обрубком ствола и горелыми ветвями застряло что-то большое, округлых форм. Туша наполовину обуглилась, однако на другом боку топорщилась влажная шерсть цвета сливок.

Джейми застыл с открытым ртом, глядя на труп медведя; затем очнулся, покачал головой и перевел взгляд на далекие горы, над которыми беззвучно сверкали молнии.

– Говорят, что сильная гроза предвещает смерть короля, – тихо сказал он и нежно коснулся моего лица. – Подожди здесь, саксоночка, – схожу за лошадью. Пора домой.

Времена года менялись не по дням, а по часам. Она легла спать в приятной прохладе бабьего лета, а проснулась посреди ночи от стылого укуса осени. Под единственным одеялом замерзли ноги – пришлось вставать.

Полусонная, Брианна выползла из постели и прошлепала по ледяному полу к кроватке. К счастью, Джемми, укутанный по самые ушки, не замерз. Она легонько положила руку на спинку, проверяя дыхание. Раз, другой, еще…

Она достала запасное одеяло, разложила на постели, потянулась за водой и обнаружила, что кружка пуста. Ужасно хотелось забраться под одеяло и провалиться в глубокий, уютный сон, однако в горле пересохло.

На крыльце стояло ведро колодезной воды. Морщась и зевая, она отодвинула засов и осторожно опустила, хотя Джем спал крепко.

И все же она тихо приоткрыла дверь и вышла на крыльцо, поеживаясь от ночного холода. Где-то тут было ведро… Брианна нагнулась и пошарила рукой в темноте. Странно, нету. Куда же…

Краем глаза она успела заметить какое-то движение и отпрянула. На секунду ей показалось, что вернулся Обадия Хендерсон, и сердце сжалось, словно кулак. Кто-то поднялся со скамейки… Не успев ничего понять, она очутилась в объятиях Роджера.

Прижавшись к нему, она постепенно различала детали: изгиб ключицы, запах одежды, до того заношенной, так давно не стиранной, что даже потом уже не пахло – только лесом, землей, на которой он спал, и горьким дымом. Сила его рук, шершавая борода на ее коже. Потрескавшаяся холодная кожа сапог под ее босыми пальцами, кости его ступней внутри…

– Ты вернулся! – воскликнула она и заплакала.

– Да, я дома, – прошептал он ей на ухо. – Как ты? Как Джем?

Брианна ослабила хватку, и он улыбнулся. Так странно видеть эту улыбку в зарослях густой черной бороды, знакомый изгиб рта в лунном свете…

– У нас все хорошо, а ты как? – Она шмыгнула носом, и ее глаза снова наполнились слезами. – Что ж ты тут сидишь? Почему не постучал?

– Да просто не хотел вас пугать. Решил поспать на скамейке, зайти утром. Почему ты плачешь?

Брианна вдруг поняла, что он шепчет вовсе не из боязни разбудить Джема. Раньше голоса не было совсем – лишь его искореженное подобие, пустое и безжизненное. Теперь Роджер изъяснялся довольно отчетливо, без мучительных пауз.

– Ты заговорил… – Она поспешно вытерла слезы тыльной стороной кисти. – То есть лучше.

Инстинкт подсказывал, что не стоит упускать эту внезапную вспышку близости. В любой момент напряжение может вернуться, и они опять станут чужими, но сейчас, в эту минуту, ей позволено сказать или сделать все, что угодно; и она коснулась теплого шрама на горле, погладила надрез, спасший ему жизнь, – чистая белая линия в густой бороде.