Отчего и не удивилась поручик, увидев, что Ляхов вошёл беззвучно, да ещё и раненую Вяземскую привёл. Что он её мог пронести на руках, по хоть и предутренней, но всё же никогда не бывающей пустой Москве – в голове не укладывалось.

– Вышла у нас там небольшая перестрелочка. Корсет помог, но не совсем. Под кожей две пули застряли, мышцы не пробили. Я всё, что нужно, сделал, но сама понимаешь – шок. Побудь с ней. Вставать ей пока не надо, есть, пить, курить – тоже. И разговаривать не позволяй. Пусть поспит, сколько получится. А я ещё кое-куда сбегаю… ночь сегодня беспокойная вышла, ты уж извини.

– Да о чём вы, Вадим Петрович? Тут у вас в сто раз лучше, чем в гарнизонном карауле…

– Что да, то да, Галя. Не столько, пожалуй, лучше, сколько веселей…

Но глаза у него, наверное, были слишком выразительные, так что Яланская не сдержалась. Погладила ладонью по рукаву.

– Не переживайте вы так. Жива ведь, и в сознании. С каждым может случиться. Если б плохо было, вы её в госпиталь бы отвезли. А раз домой…

– Да всё так, Галя, всё так, но сама ж понимаешь. Спасибо за сочувствие. Побежал я…

С утра, часов около семи, пока в Москве не началось интенсивное уличное движение, по всем привлечённым к акции подразделениям прошла команда о начале широкомасштабной, но предельно «деликатной» зачистке города. Было приказано не церемониться в случае попыток вооружённого сопротивления и вести себя «словно на пасхальной неделе» во всех остальных случаях. С гражданами в споры и конфликты не ввязываться, в случае необходимости давать тактичные разъяснения. Местные органы правопорядка, не вовлечённые в заговор, использовать по назначению, для чего у всех советников и консультантов имелись распечатанные копии собственноручно подписанного Президентом «Указа № 1»: о создании «Объединённого МВД», назначении министром генерал-лейтенанта Мятлева Л.Е. и о прямом подчинении ему всех организаций и ведомств, ранее входивших в такие-то и такие-то министерства, службы, федеральные агентства и т. п. Указом оговаривалась также «временная» замена для всех сотрудников нового министерства гражданского судопроизводства исключительно «законами военного времени». Проще говоря, каждый из назначенных министром начальников, от командира взвода и выше, получал право единоличного разрешения всех возникающих в зоне его ответственности проблем, вплоть до применения в ряде случаев «высшей меры», в том числе и собственноручно.

Дом на Столешниковом превратился в аналог Смольного в семнадцатом году. Теперь маскироваться больше не было смысла. В «реальности-2» или, для простоты, «у Секонда» никаких специальных мер предосторожности или сохранения секретности не требовалось, там, как в любом «устоявшемся государстве», девяносто лет не знавшем войн и революций, люди не особенно интересовались вещами, их непосредственно не касавшимися. Что из того, что чуть ли не каждый час в переулок въезжают и выезжают автомобили, гражданские и принадлежащие к военному ведомству, на крыльцо взбегают и с него спускаются необычно одетые мужчины и женщины. Постоянных жителей в переулке мало, большая часть первых и вторых этажей занята магазинами, кондитерскими заведениями, кафе, ювелирными салонами, портновскими ателье, и, за исключением какого-то количества скучающих приказчиков или модисток, просто некому считать и запоминать эти перемещения. Городовые, специально проинструктированные, в случае необходимости предлагали чересчур любопытным, праздношатающимся обывателям «проходить и не скапливаться».

Не то в Москве-первой. Здесь, по обычной манере, каждое мероприятие, значимое и не очень, сопровождалось «усилением», введением планов «Фильтр», «Перехват», «Паутина», «Кольцо» и им подобных. Важные магистрали непременно блокировались, станции метро закрывались для входа или выхода, на перекрёстках появлялись автозаки, патрули милиции, ОМОНа, а то и армии, тяжёлая дорожная техника.

Так и сейчас. Подходы и подъезды к нужному кварталу были перекрыты со стороны Тверской, Большой Дмитровки, Петровки и примыкающих переулков военными «Уралами» и патрулями автоматчиков, словно при проведении «контртеррористической операции» в большом городе. Здесь импровизированным «укрепрайоном» командовал бывший консьерж, Борис Иванович, снова надевший форму с уже подполковничьими погонами, так ему велел сделать Фёст со ссылкой на пресловутый «Указ», и отставной морпех не стал возражать, что «права полного единоначальника» распространяются и на подобный случай. Он теперь с помощью нескольких десятков своих людей, тоже обозначивших свои прежние воинские звания, обеспечивал приём и дальнейшее сопровождение по маршрутам прибывающих группами от отделения до взвода потусторонних штурмгвардейцев.

К каждой группе приставлялся проводник. Боевые приказы и обычные туристические карты-схемы Москвы масштаба 1:10000 межвременные десантники получали от Секонда, развернувшего в прихожей и кухне работающей на «вход» квартиры свой «полевой штаб».

Люди подвозились машинами или подходили пешим порядком к самому обычному дому, поднимались на третий этаж по широкой чугунной лестнице, входили в дверь с приставленным часовым. Командир представлялся полковнику с флигель-адъютантскими погонами, окружённому несколькими офицерами чинами пониже, получал пакет с приказом, инструкцией о правилах поведения и устную информацию о том, что работать придётся хотя и в Москве, но не совсем той, что пока ещё видна за окном.

«Мальтийский крест» вступил в открытую фазу, тайна больше не нуждалась в сохранении, через несколько суток, максимум через неделю полмиллиарда жителей той и другой России узнают о существовании друг друга и уже состоявшемся «воссоединении разделённого народа». Как это воспримут, что станут думать и делать за пределами российских границ, пока никого из «причастных» не интересовало. За исключением небольшой группы аналитиков-«конструкторов будущего».

Затем проводник вёл бойцов по длинному коридору с навощенным паркетным полом и наглухо закрытыми многочисленными дверьми по сторонам. Через минуту они оказывались в точно такой же прихожей, как с той стороны, где тоже работали офицеры в похожей, но всё же другой форме. И погоны вроде одинаковые, но что бросается в глаза – у этих звёздочки у штаб-офицеров крупнее, после штабс-капитана располагаются по-другому и обозначают другие чины. К примеру, вместо одного капитанского просвета – два, с большой звёздочкой между ними. Называется такой чин – «майор», как до турецкой войны тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. И дальше тоже – подполковник носит две звезды, полковник – три. Всё остальное – почти неотличимо, включая манеру держаться и внелитературный лексикон.

Открывается выходная дверь, и словно внутрь зеркала шагнул: та же самая лестница с мозаичными витражами, вымощенный синей и белой метлахской плиткой вестибюль, за ним улица. Вот она – совсем другая, только отдалённо похожая, и запахи в воздухе совсем не те, и вывески над входами в магазины, и ползущие в немыслимых количествах незнакомые автомобили.

Потом взвод или отделение опять грузится в кузов автомобиля – и поехали. Присягу исполнять. А её уже приходилось исполнять и в Маньчжурии, и на Турецком фронте, и в Польше. Так какая разница? Тут даже лучше – почти дома, считай.