– Ну? – Сидя на стуле, Дайнека наклонилась вперед.

– Тот ему отвечает: «Отпусти, не то плохо будет». Видно, не отпустил. Тюкнули его топором.

– Кто был тот второй?

– Хохлиха сказала, кто-то с Покосного. В тот день как раз из их конторы трое на конях приезжали.

– Так и не узнали, кто это сделал?

– Как не узнал… – Прохор Федотович прищурился. – Я потом к Хохлихе пошел. Она – в крик. С ней не стал церемониться, сразу в подпол загнал. Пока, говорю, не скажешь, не выпущу. Все ж таки – ведьма. Мало ли что…

– Это все россказни, неужели вы не понимаете, – усмехнулась Дайнека.

– Это вы теперь такие все умные. А мы тогда верили и боялись.

– Неужели наколдовала?

Старик махнул рукой.

– Где там… В подполе до ночи просидела. Как выпустил, все рассказала. Только начала не с того, как Митю убили, а все про Петрушу Кустова, мужа Манечки говорила. Он перед смертью пришел к ней, зерна полмешка принес, чтобы она наколдовала и Манечка в деревню вернулась.

– И что Хохлиха?

– Голову ему задурила, позарилась на зерно.

– Петруша поверил, что Манечка в деревню вернется?

– Хохлиха пообещала. Воск в воду лила, молитвы читала. Потом, чтобы задобрить его, сказала, что на обидчика Маниного, того, кто ее обрюхатил и Митю погубил, навела страшную порчу. Тут Петруша за горло ее схватил и пообещал, что удавит, если она не скажет ему, кто тот человек.

– Сказала?

– Сказала. Петруша вмиг ее отпустил, и как был в рубашке, штанах, босиком – выбежал из избы. Утром она его в колодце нашла.

– Сам туда прыгнул?

– Как сам… Хохлиха все видела, за ним побежала.

– Значит, его убили? Кто это сделал? Она рассказала?

– Как не сказать… В подпол-то лезть не хотела.

– Кто? – спросила Дайнека.

– Книжку читала, а не поняла? – прищурился Прохор Федотович.

– Да там все с ног на голову поставлено, разве поймешь? – возмутилась Дайнека.

В этот момент в разговор вступил Вячеслав Алексеевич. Он тихо спросил:

– Это сделал председатель Савицкий?

Старик внимательно на него посмотрел:

– Как догадался? Я ведь и сам было поверил, что кто-то из Покосного приезжал. Все в деревне так думали.

Дайнека возмутилась:

– Такого не может быть! – Она развернулась к отцу. – Ты же сам писал сочинение про его светлый образ…

– В романе все с ног на голову поставлено, что ж теперь удивляться, – напомнил ей отец.

– Я потом с многими говорил, – продолжил старик. – Он ведь, паршивец, что делал… К примеру, нужно какой бабенке коня, чтобы дров из лесу привезти. Она идет к нему с утра на конюшню. Он ей условие – ты мне дашь, и я тебе дам. Вся деревня об этом знала: как дал бабе коня, значит, та с председателем ночевала. К бабам домой сам приходил. Как у какой загулял, ей яйца, курей, сметану с фермы несут. Так гужевался… Что хотел, то и делал, пока мужики на войне воевали.

– Н-да… – проронил отец. – Женщин понять можно. Как их упрекнуть? В конечном счете речь шла о выживании детей. Не привезет из лесу дров – дети замерзнут. Зерна не привезет – с голода перемрут.

– И это понятно, – Прохор Федотович закивал. – Мужики на фронт уходили, что говорили? Детей береги! Вот и берегли как могли… А когда мужики с войны приходить стали, вот тут и началось. Детей понародилась целая куча, и все беленькие да крепкие – вылитый председатель. Баб тех смертным боем били.

– А председателя?

– Кто же его побьет? Он – начальство. Однако же и он испугался, собрался из деревни бежать.

Дайнека сосредоточенно смотрела перед собой.

– Стало быть, Митю Ренкса зарубил председатель?

– Хохлиха его видела в бане, в окно, а людям сказать побоялась.

– Откуда Митя узнал, что Манечка беременна от Савицкого?

– Думаю, она сама ему перед свадьбой сказала. Честная была, врать не умела. – Старик улыбнулся, и морщинки у глаз сомкнулись светлыми лучиками.

– Какая она была? – спросила Дайнека.

Прохор Федотович задумался, глядя в одну точку, потом опять улыбнулся.

– Добрая была… Красивая… Светлая… Всем улыбалась. Жизнь – горше редьки, а она светится, будто бы изнутри.

– Он ее изнасиловал, – убежденно заявила Дайнека. – Я уверена.

– Этого ты знать не можешь, – поправил ее отец.

– Могу, – упрямо возразила она. – Сама Манечка с ним не могла.

– Сама не могла, – подтвердил Прохор Федотович. – Я Манечку понимал. Сама не могла.

– Значит, он все-таки ушел от ответственности, – в голосе Вячеслава Алексеевича послышалось недовольство. – Значит, сбежал.

– Кто сказал? – Старик опустил голову. – Никуда не сбежал. Я его в Покосном дождался, когда он в контору приехал. Увез в лес и там задавил.

– Что значит задавил? – Дайнека уставилась на него, не понимая, о чем идет речь.

– Взял удавку, – Прохор усмехнулся, – рука-то одна. Накинул и удавил.

– Убили?

Старик поднял глаза.

– Убил. Теперь могу рассказать. Жизнь прожита.

– Вот как… – проронил Вячеслав Алексеевич и встал на ноги. – Если все – мы поедем. Нам еще в Москву возвращаться.

– Подожди, – попросила Дайнека. – Хочу спросить одну вещь… – Она снова обратилась к Исаеву: – Сын Манечки и сын Верки Ехременковой родные братья?

Старик кивнул.

– И еще… Кто, по-вашему, написал тот роман?

– И думать нечего: брат ее, Ленька. Он ко мне приезжал, Маню разыскивал, расспрашивал, у других узнавал. Все записывал.

– Ясно, – Дайнека тоже встала со стула, обняла старика и с чувством сказала:

– Живите долго, Прохор Федотыч.

Когда выехали в Москву из деревни, было уже темно. Впереди – более двухсот километров плохой дороги. Дайнека спросила:

– Ты как?

– Не волнуйся, доедем, – сказал отец. – У тебя в сумке звонит телефон.

Дайнека вынула его, ответила:

– Слушаю, – и, зажав трубку, прошептала: – Это Светлана.

Больше ничего не сказала. Вячеслав Алексеевич не отрывал глаз от дороги, поэтому не заметил, как изменилось ее лицо. Наконец, она засунула трубку в сумку.

– Папа, они опять были в нашей квартире…

– Кто? – не понял Вячеслав Алексеевич.

– Те люди. Трое мужчин.