Он действительно думал, что сможет вернуть ее – настоящую – сексом и что она, настоящая, возвращенная таким путем, будет его и больше ничьей, что женщину, с которой он шел когда-то по ночному городу и занимался любовью в своей квартире, можно снова призвать, наколдовать страстным вожделением и телесными выделениями. Но там, где она некогда так явно присутствовала, теперь остались лишь тени, и непостоянство, и места, которых он не мог достичь. Одна из ее личностей испытывала явную склонность к словесным играм. Другая хотела испытать всякие приспособления, вроде эрекционного кольца из ее кожаной сумки… петли из медицинского жгута… серебристого устройства, выглядевшего как кривая сабля с приделанным к ней шариком и предназначенного для усиления мужского оргазма посредством стимуляции простаты. Еще одна спрашивала разрешения помочиться, просила надавать ей пощечин. Следующая заплакала, когда он это сделал. Одна из их проблем (а ночь и день, что за ней последовал, были переполнены проблемами) заключалась в том, что она совершила попытку одурачить его тогда, в переулке, и с этим было уже ничего не поделать теперь, когда все сказано и сделано, причем сказано и сделано слишком много.

От всего этого они истомились: Шанс это признавал. Фрейд, как известно, лихо заявил, что, по его мнению, в любой половой акт вовлечены минимум четверо человек. Шанс не имел понятия, сколько их было в этой комнате, приходивших и уходивших на протяжении дня и ночи, но то, что происходило между ним и Жаклин, напоминало ему историю безумца, жившего в гробах, одержимого бесами,[60] число и имя которым – легион, и уж по любому счету больше максимального числа постояльцев, указанного на внутренней стороне двери гостиничного номера.

– Теперь ты видишь, каково это, – сказала она в перерыве.

Истина заключалась в том, что для Шанса существовала опасность потерять видение не только того, что происходит здесь и сейчас, но и любой развернутой картины, которая включала бы в себя как саму реальность, так и представление о ней. Он не впервые странствовал по этой территории. Ему довелось посетить ее как-то в прошлом. Путешествие завершилось в психиатрической больнице города Кэфри, штат Аризона, куда доставила его скорая, смирительной рубашкой, изнуряющими лекарствами и надзором, призванным предотвращать попытки самоубийства, который растянулся на большую часть недели.

– Тебе следует с этим разобраться, – в какой-то момент сказал Шанс Жаклин. Он стоял голым в изножье кровати, мысль застигла его по пути в туалет.

– О чем ты?

– Думаю, ты знаешь. Сделай чистосердечное признание, обратись в суд с просьбой о защите в связи с ограниченной дееспособностью. Тогда он не останется на плаву. А ты останешься. Я – врач, который провел полжизни в суде, я постоянно вижу подобные ситуации, и поверь мне, тебе придется провести минимум времени в тюрьме с режимом минимальной строгости или в больнице штата, да, еще и на лекарствах, но зато потом ты будешь свободна, а я буду ждать.

Она помедлила мгновение-другое, разглядывая занавески перед балконной дверью, если, конечно, то, что за нею находилось, заслуживало название балкона. Когда Жаклин снова посмотрела на него, ее глаза показались Шансу пустыми, как у покойника. Он сразу встревожился.

– Я даже не собираюсь спрашивать, о чем это ты, – произнесла она. – Я только хочу знать, закончил ли ты.

Шанс просто стоял на прежнем месте.

– Иди в туалет, – сказала Жаклин.

Он понятия не имел, что в конце концов заставило его посмотреть на экран своего мобильника. Он ушел и стоял теперь над унитазом перед мраморным зеркалом, которое начало тускнеть по краям, там, где вода проникла между стеклом и основой. Он обманывал себя тем, что отправился сюда отлить, а это было само по себе рискованным предприятием, судя по отражавшемуся в жалком зеркале изрядно пострадавшему члену, не говоря уже о бедной простате. Оставалось только надеяться, что все это быстро пройдет.

Телефон лежал на приступочке возле раковины, хоть Шанс не помнил, когда там его оставил. Звук был выключен, но аппарат, мигнув, ожил, сообщая, что пришла эсэмэска. Когда это произошло, когда перед ним засветился маленький экран, Шанс увидел, что, на самом деле, там полным-полно уведомлений об эсэмэсках, полученных за последние сутки или около того. Он увидел и это, и кое-что еще – их все прислала его переходившая в категорию бывших жена. Позже он узнал, что пришло и несколько сообщений от Люси, но все с одной и той же печальной новостью. А еще он понял, понял сразу, вопреки всему, даже до того, как прочел сообщения, что им снова завладела та самая реальность, которая недавно грозила оставить и вот снова пришла за ним… прямо здесь и прямо сейчас, совсем как зверь в джунглях приходит за своей добычей.

Выйдя из туалета, Шанс обнаружил, что Жаклин сидит на кровати. Их одежда была разбросана по номеру вместе с гостиничными полотенцами (он теперь не мог понять, откуда они взялись тут в таком количестве). Единственное кресло оказалось опрокинуто. Жаклин отдернула занавеску, загораживающую балкон и весь лежавший за ним обветшалый мир, и сидела нагая, опершись на подушку. Утренний свет, наполнявший комнату, казался белым и резким, он вовсе не красил ее, как и краска для волос, сделавшая волосы иссиня-черными и заставившая их торчать иголочками, от чего лицо на контрасте казалось бледным и высохшим, а потемневшие глава смотрели на Шанса взглядом запредельного отчаяния. Он тоже был голым, и мгновение они пребывали в принятии друг друга, пилигримы на дороге погибели.

Конечно, ему нужно было сообщить ей новости. Однако теперь, очутившись перед необходимостью произнести их вслух, он обнаружил, что абсолютно не готов к этому. Попытался начать раз или два, но горло словно стянуло узлом, и слова не выговаривались. В их отсутствие он оставался на этой ничейной земле между дверью в туалет и двуспальной кроватью, голый в безжалостном свете, в громе реактивного самолета, от которого вибрировал под ногами обшарпанный бордовый ковролин.

Она довольно долго смотрела на него и наконец сказала:

– Она не вернется, приятель. Что я могу сказать?

– Моя дочь, – сказал он и заплакал. Интересно, думал он потом, а чувствовал ли то же самое его отец?

В конце концов он дозвонился до Карлы со стационарного номера, потому что в его трубке разрядился аккумулятор. Дочь нашел тренер-дислексик, та лежала на полу своей комнаты, из уголка рта текла слюна. Скорая не смогла откачать ее на месте, врачи доставили Николь в реанимацию университетской больницы, той самой, в которую Шанс совсем недавно обращался в поисках Большого Ди. Она до сих пор не пришла в сознание, поэтому было невозможно сказать, доза каких наркотиков, найденных среди ее вещей, оказалась фатальной. Прогнозы тоже пока были неопределенными. Жизненные показатели оставались в пределах нормы. Лечащий врач дочери, пульмонолог по специализации, о котором Шанс никогда не слышал, для поддержания дыхания подключивший ее к аппарату искусственной вентиляции легких, сказал Карле, что в течение нескольких часов Николь подержат под наркозом, чтобы она не пыталась избавиться от шланга, а потом, после нормализации ее приведут в сознание. До тех пор ее состояние считается «стабильным, но критическим», и она будет находиться в реанимации. Пока Николь не придет в себя, все «зачем» и «почему» останутся загадкой. Шанс сказал Карле, что приедет так быстро, как только сможет, и повесил трубку. Запинаясь, пересказал все Жаклин, стараясь говорить нормальным голосом.