В баньке вытерся, оделся. Матушка Ольга, смеясь, протянула пластиковый стаканчик с горячим чаем: хорошо! У дверей одевшегося Павла встречала Злата, внутрь не пошла, чтобы давку не создавать.

- Теперь моя очередь.

Когда она выбежала из дверей на снег в одной беленькой рубашке до пят, украшенной вышивкой – бабушкином подарке на Крещение, сердце забухало. Павел взял её за руку, побежали вместе к иордани. Пока Злата окуналась, он глаз не мог отвести. Тоненькая, лицо сосредоточенное, губы шепчут молитву. Перекрестилась – и с головой, одной рукой косу держит, чтобы не всплывала, не должен ни один волосок на поверхности остаться, другой – рубашку, которая так и норовит пузырём всплыть. Вынырнула – снова в воду, и опять. Троекратно. Павел сел на корточки, схватил Злату за руки и рывком вытянул на берег, прижал, мокрую, к себе, завернул в махровую простыню, которую специально купил для неё, и на руках бегом в баньку. Открыл дверь, в баньке тут же заклубился пар.

- Оленька, принимай! – поставил Злату на тёплый дощатый пол и выскочил на улицу, чтобы холод не пускать.

На берегу уже топтались майор Лялин и Ясень.

- Тоже пришли? – отец Пётр, весёлый, с озорным блеском в глазах, похлопал по плечам обоих немаленьких своих чадушек. – Ну, молодцы! Наконец-то дозрели. Давайте! С Богом!

Полезли оба одновременно – иордань большая, места хватит. Окунулись дружно. Так же дружно вынырнули после третьего раза. Глаза у обоих сияли.

- Ох, хорошо! Да хорошо-то как! Что ж я, трус, раньше не собрался? – Ясень хохотал, страшно довольный, и лез обниматься к Павлу, отцу Петру. Те хлопали его по мокрой порозовевшей спине, обнимали, троекратно целовали в полыхающие щёки. Обнимали и Лялина, который тоже сиял красными щеками, будто из бани вышел, а не из ледяной воды выскочил.

- Бегите к матушке Ольге, - Павлу было так радостно, так покойно. Хотелось всех приобщить к этой радости. И счастлив он был, что друзья рядом.

Из бани вышла Злата в длинной дублёнке и оренбургском белоснежном платке на голове. Завитки высушенных волос, как всегда, выбивались, глаза лучистые, ясные. Помахала Павлу и батюшке рукой, хотела к ним идти, да отвлекли, поздравляя с праздником, другие прихожанки. Павел стоял – любовался.

- Ну? Что скажешь? – батюшкины глаза смеялись.

Павел сложил ладони для благословения, склонил низко голову:

- Благословите, батюшка, жениться…

Отец Пётр потрепал его склонённую голову, благословил, поднял и расцеловал:

- Ну, слава Богу. Уж боялся не дождаться, Павлунь. Благословляю. Была Злата на днях у меня на исповеди. Женись. Твой человек она. Что жизнь у неё была такая нескладная – не бойся. Всё случается. Не её в том вина. Да ты, наверное, и сам уже понял.

- Понял…

- Вот давай до Великого поста и обвенчаем вас. Чего ждать-то?

Павел глянул на своего духовного отца, потёр счастливое лицо ладонью:

- Дождаться бы…

- Ты, чадо моё, уж потерпи. Не греши.

Павел вспыхнул, как какая-нибудь уездная барышня. Отец Пётр смотрел и смеялся.

- Счастливейшее время – жениховство. Невероятные силы даёт, если любовь есть. У вас есть. Так что дождёшься, если постараешься. Ну-ка, пригнись, попросим у Господа благословения и на то, чтобы дождаться смогли… Готовьтесь к венчанию…

Подошёл весёлый Ясень. Ткнул Павла в бок и буркнул:

- Я тебе говорил, что девушка, которая лепит феноменально вкусные пельмени, а потом угощает им друзей жениха, по определению не может быть плохой! По определению! Слушай умных людей - я про нас с батюшкой - женись, пока никто не увёл Злату. А то прохлопаешь ведь счастье своё!

- Ох, Ясень ты мой Ясень! Путь к сердцу мужчины, конечно, лежит через желудок, но ведь тебя-то одна умелая повариха буквально на днях, помнится, уже разочаровала. – Павел вздохнул. – Подскажу-ка я Лене, чтобы пошла на кулинарные курсы, а то ведь с твоим волчьим аппетитом пропадёшь ни за грош.

Когда ехали домой, Злата задремала. Вот только что весело болтали, смеялись, и вдруг затихла. Павел посмотрел на неё, и увидел, что она спит, откинув голову на спинку кресла. Он тихонько взял её руку и поднёс к губам. Наконец-то его жизнь вывернула, на верную дорогу. И он будет всё делать для того, чтобы теперь всегда было так.

Только так.

И никак иначе.