Спустя полчаса комната больного старика, каким совсем недавно чувствовал себя приунывший было Михаил Иванович, преобразилась словно по волшебству. От капель, коробочек с таблетками, пледа и теплого халата не осталось и следа. Стол был уставлен таким количеством тарелок, словно Михаил Иванович ждал не молодую женщину, которая очень следила за своей фигурой, а компанию обжор и выпивох! Он переоделся в парадный костюм и нетерпеливо вышагивал по квартире взад-вперед.

И вот наконец раздался долгожданный звонок.

Михаил Иванович с улыбкой распахнул дверь – и отшатнулся.

Перед ним стояла Маргарита.

Да, это была она, однако как же она отличалась от той великолепно одетой, сверкающей драгоценностями, ухоженной и счастливой красавицы, которая совсем недавно явилась к нему! Растрепанная, ненакрашенная, рыдающая, она бросилась к Говорову с криком:

– Скажи, что это неправда!..

– Что неправда, Рита? – испуганно спросил он.

– Ты что, не знаешь ничего?! – Шатаясь, ничего не видя от слез, она прошла в комнату, натыкаясь на мебель.

– А что я должен знать?

– Андрей Маликов позвонил… – кое-как выговорила Маргарита. – Он тоже в эскадрилье этих боевых самолетов… они с Котей вместе служат… Служили! – выкрикнула она и зашлась рыданиями.

Говоров силой усадил ее в кресло.

– Самолет Коти не вернулся! – крикнула Маргарита. – Ты понимаешь?! Не вернулся! Скажи, что это неправда!

Михаил Иванович схватился за стену – ноги подкосились. Но он не мог поверить…

– Подожди, подожди, этого не может быть, подожди! Мне бы позвонили! Они мне должны были сначала позвонить! Это неправда! Мне не звонили – значит, врет этот твой…

Михаил Иванович бросился к телефону, сорвал трубку – и чуть не уронил ее, когда взгляд упал на портрет сына, стоявший на столе: красивое лицо, дерзкая улыбка, бесшабашный взгляд…

Не может быть!

– Это Говоров! – крикнул Михаил Иванович. – Соедините меня с Министерством обороны!

– Костя! Костя! – даже не стонала – отчаянно выла Маргарита. – Лучше бы я умерла!

– Папа… – негромко позвал кто-то.

Михаил Иванович повернул голову, увидел Лилю, стоявшую в дверях, которые так и остались открытыми, – и тотчас забыл о ней.

Лиля растерянно оглядывалась. Что случилось?! Отец такой бледный, в глазах ужас. Что-то быстро говорит по телефону, но что – понять невозможно, потому что его голос заглушают рыдания какой-то растрепанной женщины…

Что-то в ней есть знакомое. Боже мой, да ведь это Маргарита!

– Мама?! – испуганно позвала Лиля. – Что случилось?!

– Тише! – крикнул в эту минуту отец. – Да! Слушаю!

Маргарита, даже не взглянув на Лилю, зажала рот рукой.

– Понял, – выдохнул отец, роняя трубку.

Поднял ее, положил на рычаг. С трудом выговорил:

– Министерство обороны выясняет обстоятельства… Они не сообщают… Они не хотят раньше времени…

Он опустился на стул и тихо сказал:

– Котькин самолет разбился.

Маргарита закричала, завыла…

Лиля упала на колени перед отцом:

– Не может быть!

– Не может быть… – повторил он, словно не понимая, о чем говорит.

– Это все ты! – вдруг выкрикнула Маргарита, с ненавистью глядя на Говорова. – Ты во всем виноват! Мальчик из-за тебя не пожил! Он всю жизнь из дома рвался – то на одну войну, то на другую! Из-за этой истории с Динарой он не женился! Девочек вокруг него так много было, но он же не верил никому! Внуков – нет. Нет и не будет! Ты, ты во всем виноват! Господи, как жить?!.

Едва передвигая ноги, Маргарита побрела к дверям.

– Рита, – беспомощно пробормотал Михаил Иванович, – ну не надо так… Я люблю Котьку!

Она обернулась и прошептала:

– Любил…

– Мама! – сквозь слезы позвала Лиля, сердце которой разрывалось от горя и жалости.

– Ну, ты-то не один остался, – мельком взглянув на нее, сказала Маргарита. – Дочь, внучка… А у меня – никого! Ни одной родной души!

– Мама! – Лиля поднялась, бросилась к ней, обняла: – Ну не надо! Ну не говори так!

Маргарита резко вырвалась:

– Видеть вас всех не могу!

Столько ненависти и горя было в ее прощальном взгляде, что Лиля снова заплакала…

* * *

Она добралась до дома совершенно без сил, уже ночью. Для Говорова пришлось вызвать «Скорую», однако ехать в больницу он отказался. К нему прислали из местной «кремлевки»[23] врача и сестру, которые должны были остаться до утра.

Только убедившись, что отец уснул, Лиля ушла.

При посторонних она кое-как держалась, но в машине снова дала волю слезам.

Как она любила брата! Как восхищалась им, как жалела его!.. Да, его жизнью тоже распорядился отец – со свойственной ему безапелляционной суровостью, – и, возможно, он в самом деле был отчасти виноват в том, что Костя относился к женщинам настороженно, однако службу свою брат любил самозабвенно и не раз писал Лиле, что счастлив, только когда уходит в полет. Маргарита могла обвинять Говорова в своем одиночестве, но обвинять в гибели Кости – это было слишком жестоко!

Там, у отца, Лиля совершенно забыла о том, зачем приходила к нему, да и разве можно было заводить разговор о Германе, узнав страшную новость? И жестокость судьбы, которая лишила ее брата и из-за этого помешала помочь любимому, заставляла Лилю плакать снова и снова. Она уже устала от слез, а они все лились и лились.

Как бы хотелось, чтобы дома сейчас все спали! Упасть на кровать – и хоть ненадолго забыться сном… Однако в окне гостиной горел свет, на диване сидел Родион, а перед ним, по обыкновению, стояла бутылка коньяка.

Камышев поднял на Лилю хмельные красные глаза:

– О! Жена пришла! А я думал, ты уже не вернешься! Что такая зареванная? Все убиваешься по своему актеришке? Жалко его, да? За десять лет ты не проронила ни одной слезинки, а тут – целое море!

– Замолчи! – не выдержала Лиля. – Я была у папы.

– Ого! – недоверчиво протянул Родион.

– Костя… – с трудом выговорила Лиля. – В общем… его самолет разбился! Вот такой вот сегодня страшный день…

Родион смотрел на Лилю молча, трезвея на глазах.

Вдруг вскочил, схватил ее за руку.