– Только Петр знал, что мне в то утро нужна была поддержка!

– Почему только он и почему именно в то утро?

– Потому что позавчера я узнала, кто моя мать. Узнал и он, но не поверил, вернее, сделал вид, что не поверил, и успокаивал меня… – бессвязно забормотала она.

Сергей слегка встряхнул Аню за плечи.

– А теперь еще раз, но четко и ясно. Итак.

Сначала девушка не хотела ничего рассказывать, потом попыталась, но четко и ясно у нее не получалось, скорее сумбурно, бессвязно и очень эмоционально. Однако с божьей и Сергеевой помощью Аня поведала-таки свою историю…

Выслушав ее до конца, Сергей сухо спросил:

– Зачем ты все это придумала?

– Что «все это»?

– Все! История от начала до конца кажется мне бредом не совсем нормальной бабы…

– Я ничего не придумала… – начала оправдываться Аня, но Сергей не стал ее слушать:

– Моя дочь умерла в младенчестве!

– Сочувствую… – пробормотала она.

– Полина моя дочь! И она умерла в возрасте двух месяцев…

– Она жива. Вы сами можете в этом убедиться… Езжайте в Васильковский дом инвалидов…

Сергей зло отмахнулся, пропустив мимо ушей доводы ненормальной фантазерки.

– А что за идиотская история с письмом? Ни за что не поверю, что Лина оставила тебе…

Аня не дослушала его тираду – отвернулась и полезла в сумку. Тут же достала потрепанную толстую книжку с такой затертой обложкой, что невозможно было прочесть названия, подлезла пальцем под дерматиновый корешок, после чего выудила оттуда сложенный в несколько раз лист. Развернула и протянула Сергею со словами:

– Хорошо, что я книгу взяла, хотела в метро почитать, а то вы бы мне так и не поверили… Теперь смотрите сами…

Сергей взял протянутый лист. Глянул на испещренную убористым почерком первую страницу, пробежал глазами по абзацам. Письмо явно было написано Лининой рукой, уж кому как не Сергею знать: как-никак двадцать пять лет он получал от нее открытки. Значит, девчонка не соврала. Что ж, получается, его обманули не сейчас, а почти полвека назад…

Он успел прочесть лишь первую страницу, когда Аня подала голос:

– Выходит, вы мой дедушка? – тихо спросила она.

– Что? – удивленно переспросил Сергей, отрывая взгляд от письма.

– Раз Полина ваша дочь, то я…

– Анечка, Поля никак не может быть вашей мамой. Она ненормальная…

– Я знаю, видела… – запинаясь, проговорила Аня. – Но нам сказали, что если причиной ее ненормальности стала родовая травма…

– Травма тут ни при чем, в ненормальности Поли виноваты гены – она плод инцеста.

– Плод чего? – не поняла наивная Анечка.

– Ее родители были… – Он запнулся, не решаясь поведать девушке всю правду, и поспешно добавил: – Близкими родственниками.

– То есть вы и…

– Одна из моих… кузин…

– Родили девочку Полю?

– Я, конечно, ее не рожал, но принимал участие в ее зачатии.

– Понятно, – смущенно пробормотала Аня.

Они немного помолчали. Аня во время паузы смотрела себе под ноги, а Сергей на нее: он пытался разглядеть в ее миловидном личике тень сходства с Линой, но, как ни старался, не находил… Девушка была совершенно не похожа на его сестру и, как выяснилось только что, на свою бабку…

– Кто же тогда моя мать? – подняв на Сергея печальные глаза, спросила Аня.

– Наверное, та, что тебя воспитала. А отец, скорее всего, Эдик…

– Шура Железнова не была моей матерью! Я в этом уверена! – тряхнула своей аккуратно подстриженной головкой Аня. – И Эдуард Петрович мне не отец…

– Больше некому.

– Он сидел, когда меня зачали…

– Ну и что? В тюрьме разрешаются свидания с женами, а он мог быть в тот момент женат на какой-нибудь шальной бабенке… Либо от него забеременела обычная шлюха, которых приводят на зону для таких авторитетных бандитов, как Вульф…

– Но Эдуард Петрович заверил меня…

– Он мог и не знать. Лина у него законных детей отобрала, зачем ему ей рассказывать о незаконной дочке? Пристроила ее, и ладно.

– Но он сидел в Уфе! Как эта ваша шлюха могла притащить меня в Москву? Откуда она узнала адрес Элеоноры Георгиевны?

– У начальника тюрьмы, у самого Вульфа, у друга его, да мало ли… – Отрадов махнул рукой, как бы отгоняя от себя свои же собственные мысли. – Зачем гадать? Да и не в этом сейчас вопрос…

– А в чем? – искренне удивилась девушка, похоже, эта тема волновала ее больше всех остальных.

– В том, что кто-то хочет тебя убить. И это уж, конечно, не Петр Моисеев… – Сергей легонько щелкнул ее по носу. – Ты бы подумала, зачем ему это? Солидный столичный адвокат, богач, умница, состоявшийся человек пытается извести малознакомую девчонку посредством отравленных конфет. Не находишь, что это глупо? Какая ему от твоей смерти выгода?

– Да, я, наверное, зря так на него подумала, – пролепетала она.

– Не забудь перед ним извиниться, – наставительно проговорил Сергей. – Он приедет ближе к вечеру вместе со следователем Головиным.

– Может, пусть прямо сейчас приезжают? Я хорошо себя чувствую…

– Полежи еще, отдохни. Пока отдыхаешь, припомни все детали вчерашнего дня. Подумай над тем, кто может хотеть твоей смерти… – Он встал с кровати, расправил помятую простыню. – Захочешь есть, спустись в кухню, поройся в холодильнике. Прислуги в доме нет, у нас самообслуживание… Если что-то понадобится, а найти не сможешь, звони, я вот на журнале номер записал.

– Вы куда-то уезжаете? – робко спросила она.

– Да, надо съездить в одно место по делам… – ответил Сергей, направляясь к двери.

– В какое место? – крикнула вслед Аня.

– В волчье логово, – бросил он, выходя за порог.

– В чье? – донеслось до него из-за прикрытой двери.

Он не ответил, все его мысли сосредоточились на предстоящей встрече с Вульфом.

Петр сидел в салоне задрипанной «копейки» майора Головина, пил кофе из пластикового стаканчика и с удовольствием слушал музыку – она, в отличие от пахнувшей кислятиной бормотухи, поднимала настроение: Чайковский, «Вальс цветов». «Щелкунчик» был любимым музыкальным произведением Петра Моисеева, и, помнится, за это он не раз удостаивался презрительного «фи». Например, его последняя пассия, коллега-адвокатша Мариночка, заявила, что в наше время «тащиться» от Петра Ильича могут только зачуханные домохозяйки и педики, причем последние «кайфуют» от него только потому, что их идол Боря Моисеев использует в своих песнях отрывки из его произведений. Против домохозяек, педиков и своего однофамильца Бори Моисеева Петр ничего не имел, поэтому влился в их ряды со спокойной душой, однако с Мариной в скором времени отношения порвал – он не терпел, когда кто-то пытался навязать ему свои вкусы.