Угорь-младший тем временем исповедался, как на допросе.

Контрабандисты и есть контрабандисты. Добыча жемчуга выглядит примерно так. Ночью взять лодку и идти к жемчужным отмелям. Там же…

Кто-то может понырять за жемчугом, а потом уплыть обратно. Угорь действовал по-другому. Он договорился с теми, у кого жемчуг был официальным промыслом. По одной, по две жемчужины, они утаивали их от чиновника, приставленного к ныряльщикам, а потом складывали и когда накапливалось штук сто – передавали Угрю. Да, ночью.

Да, в море.

В условленном месте оставляли сверток с жемчугом, а взамен забирали такой же сверток, но с приятными золотыми монетками. Конечно, не полная цена, но и не казенная.

Королю это не нравилось, и ночью в тех местах крейсировали лодки морской стражи. Обычно Угорь как-то расходился с ними, но в этот раз мужчине не повезло.

Их заметили, бросились в погоню…

Одного из угренят положили почти сразу, из арбалета. Угорь понял, что шансов почти нет и пошел на жуткий риск – направил лодку на рифы. В прилив он знал местечко, где можно было проскочить.

В этот раз не получилось. То ли прилив еще не набрал силу, то ли две стрелы помешали… одним словом лодка наткнулась на рифы. Угорь и второй угренок ушли под воду.

Не выбрался бы ни один, если бы не повезло. Лодка разлетелась на доски, в одну из них мертвой хваткой и вцепился Угренок, другой рукой придерживая отца.

Тело брата?

Знать бы, где оно сейчас. Море выбросит, если пожелает. А нет…

Не он первый ушел в море. И точно не он – последний.

Угорь-старший быстро терял силы, просил сына бросить его, но парня заклинило. Он только что не зубами вцепился в доску и держался. И греб, как мог. Рука?

Жить захочешь – еще не так раскорячишься. Он и не ощутил в запале-то. Это уж потом, когда на сушу выбрался, отца вытащил, там и накрыло…

На этом месте мужчина взвыл, потому что я что есть силы дернула его руку, возвращая сустав на место.

– Твою мать!!!

Я кивнула.

Тяжело, конечно, но я справилась.

– Ну-ка рукой двинь?

Угренок послушно пошевелил пострадавшей конечностью.

– Болит.

– И болеть будет. Но хотя бы сустав я на место поставила. Потерпи, раны хотя бы первично обработаю… Кстати, а почему ты пришел сюда?

– А куда я еще мог прийти?

– Почему не в потайное убежище? Вы же меня туда приводили, нет?

– Побоялся.

– Чего? Стражи? Предательства? Чего побоялся?

Вопрос был более чем актуален. За пособничество контрабандистам кое-что нехорошее полагалось. Не отболтаюсь. Даже если простое лечение, все равно могут быть неприятности.

– Понимаешь, – изрядно захмелевшший угренок опустил глаза. – Мы про тебя справки навели. Ты девка хорошая, неглупая, ну и… понадеялся, что за стражей не побежишь. Сама видишь, в каком я состоянии. А кто кроме тебя справится?

– Да любой лекарь.

– Э, нет. Что ты ни говори, а руки у тебя золотые. Что отца ты на ноги поставила, что Литу… Ты не думай, мне бы денек отлежаться, а потом я найду куда убраться, к Лите переберусь. Найду где отлежаться, тебя не подставлю.

Я залила выморозкой очередную рану.

– Сейчас ты что от меня хочешь?

– Денек у тебя отлежаться можно? До завтрашней ночи, сегодня мне уж поздно куда-то идти, любой остановит.

Это верно, вид у угренка был крайне предосудительный. Потрепанный настолько, что даже страшно становилось. Тут и вывих, и ребра, и рваная рана на ноге, и лицо… не то, что первый стражник, а вообще любой встречный разорется.

– А твой отец?

– Я тело в пещеру оттащил. Даст Светлый, не найдут. Выживу, выберусь – похороню батю как положено. Нет… Полежит, не обидится. Он бы меня понял.

Я кивнула.

– Если тебя здесь найдут, мне будет плохо. Очень плохо.

– Думаешь, я не понимаю? Я заплачу.

– Это само собой, расценки ты знаешь. Просто где тебя прятать?

– А подвал тут есть? Я до завтра могу там перележать.

Подвал?

Почему бы нет. Погреб есть, только вот…

– Там холодно, а ты не в том состоянии.

– Авось, не сдохну. И… это. Ты не говори никому про меня? Ладно?

– И Лите тоже?

– Пока не узнаю, кто донес – молчи.

– Все же – донос?

– Ты видишь, ночь какая?

Я видела. Дождь, ветер, гадская погодка.

– По такой погоде они и носа не покажут в море, а сегодня ждали. Определенно, ждали.

– А кто знал?

– Ну, кое-кто знал определенно. И все ведь доверенные лица.

– А про меня кто знал?

– Лита.

– Ей ты доверяешь.

– Она отца любит. Как умеет, но все-таки…

Я пожала плечами. Любовь – это очень странный предмет. Вроде он есть, а вроде и нет. В чем ее измерить и как проверить?

– Ты не думай, мы про тебя знали втроем – и Лита. Такое абы кому не доверишь. Свой лекарь – это дело нужное, хорошее…

Особенно я угренку не верила. Пока, может, они и молчали. Ждали, когда я покрепче запутаюсь. Хотя и так… куда уж крепче?

– Вот и проверим. Только учти – если умолчал, сам же и пострадаешь. Первым.

– Не дурак, понимаю.

– Понимает он… Зовут-то тебя как?

– Лорт.

– Ладно, Лорт. История такая. Ложись в той комнате, она у меня для больных и предназначена. Будем из тебя делать пострадавшего, но в пьяной драке.

Руки чесались направить угренка куда подальше. Не направила по двум соображениям.

Первое – он меня все-таки спас. Тогда, от Лорака. С меня должок, отдавать надо.

Второе – куда он сейчас пойдет? Хорошо, если не попадется, а если стража его сцапает? Кто раны обрабатывал? Ах, такая-то? А что вас связывает? Выпотрошат, что ту селедку, под пыткой и не такие герои ломались.

И лечить мне каторжников до скончания дней. А не хочется…

И дело не в лечении, на каторге такие же люди, а просто – на свободе приятнее.

– Домик у меня маленький, погреб не подойдет…

– Да я могу в погребе. Мне бы еще вот это куда спрятать!

Я выругалась от всей души. «Вот этим» оказался небольшой сверток.

– Монеты?

– Жемчуг.

– Твою мать!

Если его здесь найдут – это будет приговор. Почему его не спрятали там же, где тело старшего угря? Вернуться не надеялись?