— А здесь какой район? — осторожно спросила девушка.

— Ордынский, что ли…

— Значит не волки.

Именно, что волки… Я уже собрался изобразить соответствующий вой, для чего вытянул губы в трубочку, как Женя нашелся:

— Ордынский и Болотнинский — они же соседние… Впрочем, если хочешь, пошли посмотрим.

— Да ладно, — мудро рассудила подруга, — поздно уже да и холодно. Пошли домой.

Не успел я вздохнуть с облегчением, как события стали принимать давно ожидаемый оборот…

Дверь баньки распахнулась, и наружу вывалились три окутанных паром обнаженных тела — два мужских и одно стройное.

Наши лыжники, Женя с подругой, не успевшие сделать и десяти шагов, прямо-таки замерли при виде дивной картины.

А трое повели себя совершенно разнузданным образом. Не отходя далеко от двери, девушка и мужик, смывая жар, плюхнулись в снег, а третье тело поскакало к проруби, взывая:

— Эй вы, туберкулезники, айда в прорубь!

Пока одно тело спешило к проруби, два других успели достаточно остыть от снежных процедур и с веселым гиканьем и посвистом бегом вернуться в теплую парную.

— Веселятся! — с завистью прокомментировала лыжница, наблюдая за ночным моржом.

— Ладно, пошли, чего там, — обиделся на чужое счастье физик.

И чертовски медленно они двинулись прежним путем.

Обсуждая перспективы наступающей ночи, мы с Самаковским решили дождаться кульминации праздника, когда пьяные бандюганы расползутся по комнатам, и потом спокойно, без шума разобраться с каждым по одному. Но тут меня будто укололи спицей, и разработанный план исчез из сознания без остатка.

— Я пошел, — сообщил я оторопевшему Самаковскому и встал.

…Девчонка взвизгнула и, отступив в сторону, повалилась в снег. Когда я пробегал мимо, парень замахнулся на меня палкой. Нырнув под острие, я на ходу пихнул физика в грудь, и они вдвоем с подружкой образовали кучу-малу.

Следом торопился Самаковский.

— Все, ребята, мы из мусарни, быстро домой, — он задержался над лыжниками. — Сейчас здесь будет опасно.

Никогда ни одному милиционеру не придет в голову так представиться — из мусарни. Впрочем, какая теперь разница? Орудуя палками, парочка побежала к роще.

Я подбежал к проруби, когда морж, с чувством мурлыча под нос: «А у тебя СПИД, и значит мы умрем…», уже выбирался на лед. В новой Земфире я сразу узнал доходного паренька, на которого наступил возле дома в нахаловке, куда меня заманил Терехин. Коля. Ногой я спихнул обратно в воду выпившее тело.

Тело погрузилось с головой, вынырнув на поверхность, сплюнуло воду и заорало, выпучивая глаза, и совсем уже не Земфириным голосом:

— Че, пацан, в натуре, мыла объелся?! С жизнью расстаться хочешь?!

Однако постепенно парень разобрал, с кем имеет дело, и это заставило его быстренько подавиться своим праведным негодованием.

— Узнал? — одобрительно отметил я. — Молодец! Еще раз вякнешь, утонешь…

Морж кивнул, быстро перестраиваясь.

— …И наоборот, будешь сотрудничать, тебя ждет жаркая баня, русские девушки и стакан теплой водки…

Коля переводил взгляд с меня на подоспевшего Самаковского и более не пытался возмутиться. Из светлых глаз быстро испарялся хмель, а ледяная вода, обрадовавшись легкой наживе или неожиданному ужину, жадно слизывала с бандитской кожи остатки банного жара.

— …Так часто встречаемся, — сделал я наблюдение, — а еще незнакомы… Ты меня знаешь, а я тебя нет… Что молчишь-то? Долго еще собираешься плавать?..

— Николай.

— Дальше, дальше! Фамилия как?

— Своровский!

— Правильно, есть такой в списке. Одна тыщща шестьдесят девятого года рождения. Ранее не судим… Коля, вот что, давно хотел спросить: где моя машина?

— Какая машина?

Он, вроде, не ожидал, что расспросы начнутся с такой ерунды. Конечно, по сравнению с предстоящей войной ислама с христианами «Форд» — полная ерунда… Но только не для меня.

— «Фордик» такой симпатичный, белый, — напомнил я.

— Слушай, извини, разобрали твой «Форд» и продали. Но деньги тебе вернем. Полностью и даже больше. Точно тебе говорю. Мы же уже все…

Коля забулькал холодной водой.

— Что?

— …Решили про тебя, что пусть живет. Ты, то есть, пусть живешь. А мы все равно уезжаем. Навсегда. Скоро уезжаем. Послезавтра. Тебя больше никто не тронет. Денег ты получишь много…

— Не ври, Коля, запутаешься.

— Ей-богу, не вру. Деньги вернем! Сколько надо будет! Слушай, выпусти меня отсюда. Давай в дом пойдем, все обсудим. Я тебе обещаю, гарантию даю, что тебя никто не тронет…

— А разве уже холодно?

— Холодно! Ей-богу, холодно!

— Теперь верю. А че ты все время бога вспоминаешь? Протестант, что ли?

— Н-не знаю. М-может… Серега, выпусти меня…

— Погоди, еще не время. Сколько там народа? — я кивнул в сторону дома.

— Трое, ой, то есть четверо еще, — Своровский засуетился, пытаясь мне угодить. — Клянусь, правду говорю! Ну и бабы еще. Десять их…

— По две, значит, на брата. Фамилии дружков назови.

— Корнищев, Бердов, Петухов и Зверев.

— Кто главный?

— Корнищев.

— Все кемеровские ребята?

— Да. Только Зверев местный. Из Бердска.

— Они все были во время покушения на Краснопольского?

— Да. И еще один был. Которого ты подстрелил. Толька Ширяев…

— Я-то подстрелил, но не убивал.

— Правда! Его Петухов… Нельзя нам было светиться. Куда нам его было девать?..

— Теперь давай заказчика называй.

— Не знаю. Он с Корнищевым договаривался. А у нас не принято лишний раз болтать, да оно и безопаснее — когда меньше языком работаешь… Знаю, что мужик какой-то, типа сумасшедшего. Но обеспеченный, при деньгах…

— Как это — типа сумасшедшего?

— Несерьезный. Он, прикинь, из-за бабы тронулся. Этот Краснопольский с его бабой связался, поэтому тот его и решил искоренить…

— Из-за Насти!?

— Ну, я ж и говорю.

Вот тебе раз! Неожиданный поворот! Если Своровский не врет. А ведь не врет! Смысла нет. Значит, все время я искал заказчика совсем не в том ареале обитания. Наверное, Зиновьев именно это имел в виду, когда сказал, что Краснопольскому убрали полчерепа совсем по другой причине. Я не сомневался, что работают деньги, а оказывается, все дело в страстной любви.

— Он и Настю заказал? — уточнил я.